• Роман тысячелетия "Нет мира в садах тучных"	Медина ГАСАНОВА

(Начало в №10)

«Да, — думала Лейла, идя по дороге в школу, — одно дело гостить, а другое — жить жизнью сельчан. Это две разные вещи».

— А вот теперь с превеликим удовольствием поздравляю вас с началом учебного года, — услышала она знакомый баритон.

Это был тот самый милиционер, но и на этот раз Лейла не успела хоть что-нибудь сказать ему в ответ.

Сельские учителя нетерпеливо поджидали Лейлу в тесной учительской. Все мужчины, ни одной женщины.

— Это вот наши ветераны труда Заман и Саттар, кстати, твои близкие по бабушке родственники, — начал знакомство Шамиль муаллим. — А это Фазиль. Физику и химию преподает. Ализада — завуч начальной школы. А эти молодцы — Зиярат и Адиль, кстати, твои близкие родственники с дедушкиной стороны. А перед вами, товарищи коллеги, дочь нашего уважаемого Сиявуша, будет у нас преподавать, как говорится, русский язык.

Шамиль облегченно вздохнул, вытер шею платком и положил на стол расписание уроков.

— Как?! — взвился Зиярат, — и первый экспериментальный класс тоже ей? Я этого так не оставлю! До Москвы дойду!

— А сколько раз я тебе говорил: хотя бы в Баку поезжай квалификацию повышать, — пожимая плечами, ответил Шамиль. — У нее законченное высшее образование, и в данной ситуации ты можешь ругать только себя. Будешь вести дополнительно уроки пения и рисования.

Эти дополнения, по-видимому, временно устроили худосочного педагога, похожего на татаро-монгола, и он на определенное время замолчал.

Зима наступила быстро. Однажды утром Лейла проснулась и увидела, что выпал снег. Вероятно, он валил всю ночь, таких сугробов Лейла в городе никогда не видела.

Она шла по дороге, глубоко вдыхая свежий морозный воздух и любуясь красотой природы. Заметив впереди Зиярата, Лейла прибавила шаг.

— С первым снегом тебя, родственничек. Слушай, а почему ты детей с уроков пения и рисования домой отпускаешь?

— А потому, что не умею ни петь, ни рисовать, — зло ответил Зиярат.

— Но ведь тогда выходит, что ты зря деньги получаешь, — не успокаивалась Лейла.

— Ага, выходит, а тебе-то что. Не из твоего же кармана. Тоже к рукам прибрать хочешь? На приданое что ли приехала зарабатывать?

Тут к ним подошел милиционер. Лейла обратила внимание на то, что встречаются они у того места, где начинается тополиная аллея, и всегда в одно и то же время.

— А, Вагиф, — облегченно сказал Зиярат. — Сам Аллах тебя, видно, послал.

— Доброе утро, ханум, — поздоровался Вагиф с Лейлой. — Ну как ваши дела?

Лейла непонятно отчего вдруг растерялась. Он был так хорош в это морозное белоснежное утро в своем темно-синем обмундировании, что она забыла о существовании и Намика, и Тарлана. Смуглый, розовощекий, с огромными черными глазами деревенский парень растревожил сердце Лейлы, и оно забилось гулко и часто, словно пыталось выпрыгнуть из груди.

«Такие глаза могут и с ума свести», — думала Лейла, разглядывая милиционера.

— А, так вы уже знакомы? — спросил со странной ноткой в голосе Зиярат, подозрительно глядя то на Вагифа, то на Лейлу.

— Да, пару раз на этой вот дороге встречались, — простодушно ответил Вагиф и улыбнулся Лейле, очевидно, вспомнив их первую встречу.

Лейла покраснела от смущения и тем самым совершила свою первую ошибку, от которой с той минуты стала всецело зависеть. Зиярат перевел взгляд с ее раскрасневшихся щек на Вагифа, отметил про себя, что тот смотрит на девушку более чем многозначительно, и с нарочитой деликатностью произнес:

— Ну, ну, не буду вам мешать.

И, оставив их в смятении одних на дороге, поспешил к школе...

* * *

На склоне лет даже самые ярые атеисты деревни ударялись в религию, большую часть времени проводя в молитвах. Халыг киши уверял всех в том, что совершать намаз ему велел сам Аллах, и советовал односельчанам обращаться с молитвами к Всевышнему, с тем чтобы тот простил им великодушно все их земные прегрешения и выделил уголок в раю. Дед Назир прожил большую и бурную жизнь. Отпустить столько грехов, сколько он взял на свою душу, Назир считал делом невозможным даже для Аллаха. За какой-то из них все равно придется на том свете отвечать. А так как все они были дороги сердцу старого Назира, он решил доживать свой век с этим грузом. Одним из самых больших его грехов был старший сын Зиярат. Хитрый, упрямый, злопамятный, беспощадный отпрыск боялся и почитал в доме только отца. Остальные члены семьи трепетали от страха, заслышав шаги Зиярата. Он всегда возвращался домой чем-то недовольный, кем-то раздосадованный.

Увидев, что сын и на этот раз чернее ночи, Назир строгим голосом спросил:

— Что-нибудь случилось?

Зиярат махнул рукой, как бы говоря: «Отстань от меня со своими расспросами», и сел на маленькую подушечку-нимдар, легко и быстро скрестив ноги.

«Вроде ест не меньше других, а худой, как жердь», — думал Назир, глядя на своего первенца.

— Выкладывай. Когда у тебя такая физиономия, значит кто-то тебе здорово насолил, — сказал Назир, пытаясь вызвать сына на разговор.

— А кто мне может насолить? — взвился как змей Зиярат. — Не родился еще на свет этот человек. Уж не думаешь ли ты, что какая-то городская девчонка может испортить мое настроение? Я покажу ей, где раки зимуют! И не рада будет, что сюда приехала. Полтора месяца как в деревне, а уже глазки чужим женихам строит. Вся в своего дедушку. Я Сиявушу уже позвонил...

Назир понял, что речь идет о внучке его двоюродного брата Халыга, с которым он уже давно не общался. Не ладилось у них с самого детства. Халыг шалил не меньше его, но умел прикидываться примерным ребенком, а Назира вечно по всей деревне с проклятиями искали. Халыг полюбил свою первую жену Гюльпери и женился на ней, когда ему было 18, а Назир до 35 сельским девушкам сердца разбивал. А женившись, обращался с Бильгейс, как со служанкой, не разрешая ей из сарайчика, где пекли хлеб, подниматься в дом. Халыг все время прощал Назиру его колкости, не обращая на них внимания, а тот так и искал повода, чтобы подтрунить над своим блаженным родственником.

Был четверг. Аксакалы, собравшиеся в доме покойного Гюльбалы, внимательно слушали рассказ Халыга киши о чудном видении.

«И попал я в рай, — говорил тот загадочным тоном своим доверчивым односельчанам, — и как вас сейчас видел там ангелов. Они ходили, едва касаясь ногами облаков, а вместо слов из их уст слышалось нежное пение. А потом я увидел пророка Магомеда и нашего хазрата Гамзу рядом с Создателем...»

— Он случайно на нашего председателя колхоза не был похож? — ехидно спросил Назир, посмеиваясь в кулак. — Ты, наверное, на сельский сход попал и по старости принял его за рай.

При этом Назир не выдержал и раскатисто захохотал, поглаживая свои густые, мохнатые брови. Халыг киши обиженно замолчал, но односельчане дружно попросили его продолжить свой рассказ.

— Глянул на меня Аллах и говорит громовым голосом...

— Зачем лишний гектар у государства отхватил да воду по ночам из арыка воруешь? — опять вмешался в рассказ Назир.

— Нехорошо так говорить, — замолвил за Халыга словечко Ханбала киши, — ты лучше за невесткой своей приглядывай ...

— У нее есть для этого муж, — посмеиваясь, ответил Назир, не придав особого внимания этой реплике.

Но сельчане дружно зашикали на него, вновь обратив свои взоры к Халыгу киши. Поймав недовольные взгляды мужчин, Назир умолк. Он терпеть не мог этих вечерних посиделок, где каждый говорил о ком и о чем угодно, но только не об отошедшем в мир иной. А уж когда Халыг начинал из себя пророка строить, и вовсе не мог совладать со своими настроениями.

— И подумать только, кто проповеди читает, — ворчал он, возвращаясь домой. — Повидал на своем веку, не меньше моего — на пять жизней хватит, а святым прикидывается... Тьфу! Шесть жен, детей уйма...

Назир остановился, ибо быстрая ходьба в потемках мешала ему подсчитать, сколько ж детей наплодил его двоюродный братец и каким по счету был отец новенькой учительницы Сиявуш.

Гюльгаит прожила в его доме всего полтора года, мальчику-первенцу и сорока дней не было, когда он привел в дом вдову своего брата Баладжу с целым выводком. Вот ведьма была. Чистая ведьма. Заклинала, ворожила, глазила, умела делать джаду, а с лица — красавица.

Назир вспомнил, как под ее жгучим взглядом загорелся кованый расписной сундучок с приданым Гюльгаит, приходившейся ему родной сестрой. Уж что Баладжа с ним сотворила, одному сатане известно. Гюльгаит тогда побежала к Халыгу с жалобой, а тот избил ее до полусмерти. Назир прибежал на отчаянные крики молодой женщины. Бедная Гюльгаит корчилась под ногами Халыга, а тот пинал ее носком сапога с такой яростью, с какой обычно бьют равного по силам противника. Тоже праведник нашелся... Отец Назира Гюлалы киши забрал дочь обратно, бросив в руки Халыга годовалого мальчонку: «Своего щенка расти сам». Баладжа купала его в студеной реке, кормила козьим молоком, но он выжил.

— Что-то я не припомню, чтоб он тогда Аллаха на помощь призывал, — ворчал Назир, хлюпая по развезенной от вчерашнего дождя дороге. — А мальчонку звали ... ну конечно же Сиявушем... Так это его дочь приехала в деревню... Надо будет посмотреть на нее.

Назир вдруг почувствовал нутром, что у него появилась возможность отомстить

Халыгу за сестру. Гюльгаит сильно тосковала по сыну. Но когда к ней посватался дальний родственник из соседнего села, она вышла за него замуж и уехала из Карагаджа.

Собака, узнав хозяина, приветливо заскулила.

— Ну что, старик, опять тебя без пойла оставили? Бильгейс! Ай Бильгейс, напои пса... Тебя бы сюда на цепь посадить.

Назир соскреб грязь с обуви о косу, вбитую в землю перед домом, снял сапоги и поднялся на веранду. Жена Зиярата Марал, прикрыв лицо платком, юркнула в свою комнату. Пять лет, как жила в этом доме, троих сыновей родила, а попадаться на глаза суровому свекру не смела. Усевшись на разноцветные подушки, он осмотрел своими маленькими водянистыми глазами комнату. И, не заметив в ней никаких перемен, тяжело вздохнул. Та же колыбелька под потолком, в которой спали его дети, а теперь посапывает малыш Зиярата, те же старые фотографии на стенах. И тут вдруг больно кольнуло в сердце: жизнь прожита, чего хитрить. А что там, за ней? Может, и впрямь есть ангелы и райская жизнь, о которой так красиво, будто сам видел, рассказывает Халыг.

Мелькнула Бильгейс с дымящимся самоваром. Марал быстро положила свежеиспеченные лаваши на сюфре. Зиярат при отце глаз на жену не поднимал.

— Девчонка! — вдруг закричал Назир. — Я слышал, ты опять ходила к молла Гамиду?

— Да разве ж я одна, отец. И жена Гадира была там, и Хатын, и Самая. Молла их своими мялейке объявил и дал испить водицы после дастамаза. Мне, грешной, досталась самая малость, — испуганно оправдывалась Марал, поглядывая в поисках защиты в сторону Зиярата.

Но тот даже глаз от белоснежной скатерти, расстеленной на полу, не поднял.

— А ты, щенок, знал и молчал? Значит правду мне старики на джума ахшамы сказали?! Чем на других зубы точить, присматривай лучше за своей женой, а с учительницей я и сам разберусь. И ты, благоверная, этой гадости напилась? — заорал в ярости Назир, обернувшись к Бильгейс.

С перепугу она выронила из рук армуды с горячим чаем и кивнула головой, отвечая утвердительно на вопрос хозяина своей судьбы. Все равно в этой деревне ничего не скроешь, дознается от чужих, еще хуже будет, решила Бильгейс и с воплем повалилась в ноги мужу.

* * *

Прежде чем войти в учительскую, Лейла заглянула в библиотеку, к Светлане, и буквально через несколько минут она знала о том, что отец Вагифа Балагардаш долгие годы был председателем колхоза, умер в прошлом году, вскоре после того, как Вагифа обручили с дочерью секретаря райкома Ляляша Байрамова.

— Там особой любви-то и не было, — тараторила Светлана, довольная тем, что ей представилась возможность показать свою осведомленность о жизни сельчан. — Отцы дружили, их государственная служба крепко связывала. Они такое с хлопком химичили. Когда в Баку об этом узнали, Ляляша с работы сняли, а отцу Вагифа выговор строжайший вкатили... Но все это случилось до обручения. Секретарю нужен был красавец муж для дочери-дурнушки, а председателю — богатая и знатная невестка. Расчет был бы верный, если б не раскрылись их махинации. Ой, нехорошо за мертвыми говорить...

Теперь Лейла знала, что согласно обычаю ждут годовщины со дня смерти отца Вагифа, после чего готовились сыграть свадьбу. Света даже сказала, на какой улице в райцентре живет невеста Вагифа Дильшад.

— Лейла, познакомьтесь, инспектор РОНО Валех муаллим, хочет посидеть на вашем уроке, — встретил ее у входа в учительскую Шамиль.

— А у меня сегодня диктант по расписанию, — резко ответила Лейла и, взяв со стола стопку тетрадей, вышла во двор.

— Меня это вполне устраивает, — улыбаясь, ответил инспектор и последовал за ней.

Но очень скоро по кислому выражению его лица Лейла поняла, что инспектор новой учительницей не доволен. Читая текст диктанта, Лейла произносила слова нарочито отчетливо, некоторые даже по слогам, а самые сложные по правописанию записывала на школьной доске.

(Продолжение следует)