• Роман тысячелетия "Нет мира в садах тучных"	Медина ГАСАНОВА

(Начало в №№ 10, 11)

— Эдак, уважаемая, вы их ничему не научите, — с умным видом сказал ей на перемене Валех муаллим. — Нужно в корне менять методику преподавания. И как можно быстрее. Перенимайте опыт у старших товарищей, у своих коллег. Извините, но я должен об этом доложить начальству.

— Видите ли, — взбесилась Лейла, — прежде чем что-то менять, нужно это что-то иметь. А когда его нет, приходится начинать на пустом месте! Это раз. Второе, не забудьте, пожалуйста, передать своему начальству мою настоятельную просьбу не присылать на мои уроки инспекторов, особенно таких, как вы, а не то я жалобу в министерство напишу.

— То есть? — не понял Валех муаллим.

— Как часто вы бывали здесь раньше? Ведь восьмиклассники, а это выпускной класс, не могут правильно и двух слов связать. А малыши не знают элементарных вещей. Показываю им картинки, спрашиваю: «Кто это?» А они все хором: «Это инек. Это донуз». Пантомимы вместо правил показывают...

Когда на первом уроке Парвиз изобразил имя существительное одушевленное, надув щеки, выпятив живот, Лейла подумала, что ученики решили над ней подшутить. Но после того как Ильгар вместо ответа на вопрос, что же такое имя существительное неодушевленное, втянул щеки, живот и закатил глаза, она выбежала в учительскую и расплакалась.

— Я думала, что дети объявили мне и моему предмету бойкот. Но потом узнала о том, что русский язык до меня им преподавал мой родственничек Ариф, в представлении которого существительное одушевленное — это толстый, упитанный человек, а неодушевленное — худой, немощный. Вот у него мне опыт перенимать? Позвольте мне учить детей по своей методике. Результаты покажут экзамены, вот тогда и приезжайте!

Лейла и инспектор друг другу не понравились, на том и разошлись. Валех муаллим в Карагадже больше не появлялся, но вовсе не потому, что испугался угроз. Просто инспекция сельских школ не считалась в РОНО обязательным пунктом в работе.

§§§

Близилась весна, а с ней столько замечательных праздников.

— Нужно хоть немного отремонтировать нашу школу, — сказала как-то Лейла директору.

На что он ответил:

— Конечно, нужно. Но в школьной казне на это благородное дело нет ни одной копейки.

— А куда деваются те деньги, которые вы собираете с нас? — удивилась девушка.

Она знала, что в каждую получку Шамиль удерживает с зарплаты всех учителей в пользу так называемого директорского фонда по десятке. Все это время Лейла думала о том, что они предназначены для школьных нужд. Иначе ни за что не дала бы свой червонец.

— Ты слишком хорошего мнения о нашем директоре, — грустно усмехаясь, произнес Ализада. — Эти денежки идут только в его карман.

— Нехорошо так говорить, Ализада. Человек еще подумает, что наш уважаемый директор на эти деньги сарай себе построил или корову дополнительную купил. Шамиль же в район за нашей зарплатой раз в месяц ездит, на совещания всякие. Ему нужны какие-то деньги на транспортные расходы, — сказал историк Саттар, услышавший этот разговор.

— На транспортные расходы наш директор получает от государства, — тихо ответил Ализада.

А когда они возвращались домой, он предупредил Лейлу:

— Только не поднимай шума, все равно ты здесь никого не переубедишь. Они уже привыкли так жить.

Лейла от досады прикусила губу. Но отступать не собиралась, решив сделать ремонт своими силами.

— Дети, — сказала она торжественным тоном, войдя на следующий день в свой любимый восьмой класс, — приближается Восьмое марта. Это праздник наших мам, бабушек, любимых и сестер. Давайте соберем по рублю и приведем в порядок нашу старушку.

Говоря о старушке, Лейла имела в виду школу, абсолютно не думая о том, что у сельчан отсутствует ассоциативное мышление.

Ученики внимательно выслушали обращение своей муаллимы, но поняли его по-своему. А на следующий день вся деревня говорила о том, что новая учительница собирает деньги для матери директора школы. Сам шеф был приятно удивлен и долго благодарил Лейлу за чуткость и внимание. Но когда на деньги, собранные для директорской матери, купили краску, замазку, стекла, Шамиль не на шутку расстроился. Настроение его не улучшилось даже после того, как он увидел школу, в которой работал директором 15 лет, выкрашенной в приятный небесно-голубой цвет, со вставленными в окна вместо картона прозрачными, как слеза, стеклами.

— Расхозяйничалась, — недовольно пробурчал он, проходя в учительскую.

Здесь его поджидали представители райкома. Солидные молодые люди покуривали импортные сигареты и придирчиво осматривали учительскую, на стенах которой висели написанное, можно сказать, рукой художника расписание уроков и портреты ученых, писателей и просветителей разных времен и национальностей.

— Простите, когда ваша школа была построена? — озадаченно спросил один из них.

— По-моему, во времена Нуха, — отшутился Шамиль и приготовился слушать гостей.

— А я бы не сказал, как будто вчера госкомиссии сдали, еще свежей краской пахнет, — ответил второй представитель райкома и перешел к делу.

Весть, которую они принесли, и обрадовала Шамиля, и озадачила его. Из центра поступило указание широко отметить Восьмое марта, щедро чествуя женщин-тружениц сельского хозяйства. В районе в связи с этим ожидали приезда самых высоких гостей из столицы.

— Возможно, они захотят посетить и вашу деревню, вы ведь по сбору хлопка вышли на первое место. План перевыполнили. Не исключена возможность, что высокий гость изъявит желание лично поздравить ваших женщин с трудовым успехом. Клуба у вас здесь нет, придется проводить мероприятие в школе.

Шамиль тут же созвал педсовет и в присутствии всех выразил благодарность Лейле за ее инициативу.

— Вовремя, надо отметить, наша новая учительница проявила заботу о школе. Остается привести в порядок двор и можно встречать хоть саму королеву английскую, — сказал он и поручил Заману привести в порядок школьный сад, в глубине которого в грустном одиночестве стоял памятник Ленину.

— Не мешало бы и этого мужчину помыть, а то птицы его так загадили...

— Какое хорошее место, — воодушевленным тоном произнесла Лейла, увидев этот уголок. — Здесь мы будем принимать детей в октябрята, пионеры и комсомол.

И тут же начала полоть сорняки, густо растущие возле памятника.

— Зря суетишься, дочка, — сказал Заман. — Ты думаешь, им знания нужны? Девчонки все замуж повыходят. А мальчишек отцы за деньги выучат и без твоих знаний. Кому надо, сколько надо, дадут, и все дела. А ты, бедняжка, вон как себя утомляешь.

— Опять о деньгах заговорили, — занервничал Ализада, помогавший вместе с учителем физики Фазилем Лейле приводить школу в порядок. — Лучше делайте то, что вам поручено.

— И сделаю, — обиженно пробурчал Заман и пошел в школу.

Через несколько минут ученики из его класса принесли лестницу, появился и сам Заман с мокрой тряпкой в руках. Кряхтя и охая, он поднялся на постамент и принялся чистить памятник.

— Да его шлангом мыть надо, — сказал, запыхавшись, Заман и с размаху шлепнул Ленина по голой макушке мокрой тряпкой.

Все произошло так быстро, что никто не успел ничего сообразить. Голова вождя пролетариата плавно отделилась от туловища и упала на землю, расколовшись пополам. Вслед за ней полетел с лестницы Заман, но в отличие от головы остался цел.

— Разве тебе можно что-то дельное поручать, — возмутился Шамиль, увидев памятник без головы. — Надо срочно что-нибудь придумать.

Заман предложил ликвидировать и постамент, но тут выяснилось, что памятник находится под охраной государства и у него есть инвентаризационный номер.

— Плохи наши дела, — тревожно сказал Шамиль, — за такое могут и с работы снять.

— Да... — задумчиво произнес Саттар, — не посадили бы...

Заман сдрейфил, он был сыном репрессированных и, конечно, все шишки падут на его голову.

— Кажется, я нашел выход, — радостно закричал вдруг он. — На станции стоит точно такой же памятник. Постамент бараны подпортили, а голова как новенькая!

§§§

Джамаледдин, как ветер, мчался по пыльной дороге, зло стегая ни в чем не повинную гнедую кобылу. Обида кипела в его душе. Сколько лет работает в колхозе, а, выходит, даже доброго слова не заслужил. Хлопковое поле было ему и домом, и семьей. Он знал здесь каждую грядку, каждый кустик, а к ордену представили пигалицу Гюляру.

— Да на черта ей этот орден! — кричал он вне себя в кабинете председателя колхоза Червон Азаевой.

— Знаю столько же, сколько и ты, — спокойно ответила она. — Мы послали в Баку список из 25 человек, ты в нем первый, а выбрали Гюляру. Она рекордсменка, хлопка больше всех в районе собрала. Мать семерых детей!

— Да, — задумчиво произнес Джамаледдин, — и тут она меня обошла. У меня один сын от Самаи да две дочери от Гюльвары... Больше ничем похвастать не могу.

— Ну вот видишь, и происхождение у нее рабоче-крестьянское, а твой дед, как никак, кулаком был, — поправив волосы, уложенные в высокую прическу, сказала Червон. — Гюляра подошла по всем статьям, им видней. Так что придется тебе сообщить ей эту новость.

— А почему мне? — вскочив с обитого кожей кресла, закричал Джамаледдин.

— Ты бригадир, по идее должен гордиться своей звеньевой, — улыбаясь, ответила Червон. — Знаешь, что мне в тебе нравится? Эта твоя необузданная горячность... Нет, видно, такой женщины, которая смогла бы тебя укротить.

— А разве я тигр? Или морская свинка? Правда, работал я как вол! — возмутился Джамаледдин.

Червон не собиралась с ним спорить. С пяти утра он разъезжал по домам, поднимая на работу членов своей бригады. Ровно в шесть все они уже были в поле. Джамаледдин организовал работу так, что до наступления жары женщины успевали собирать по пять-шесть фартуков хлопка. В этой бригаде, опасаясь гнева Джамаледдина, никто не осмеливался бросать для веса в мешки тяжелые, нераскрывшиеся коробочки хлопчатника или камни. Женщины могли при желании попить крепкого свежезаваренного чая, заботился он и о том, чтобы малыши не оставались без присмотра, пока их матери собирают для страны хлопок. Пожалуй, такой четкой организации труда больше в их колхозе нигде не было. И если Гюляра смогла добиться рекордных успехов, то лишь благодаря Джамаледдину.

— Ничего не поделаешь, — глубоко вздохнув, сказала Червон, — знатоки, оценивая драгоценный камень, не вспоминают о том мастере, кто его огранивал. Нужно вовремя предупредить Гюляру о приезде высоких гостей, а то эта сумасбродка уедет в район или город.

Джамаледдин знал, что отпираться бесполезно. Когда Червон говорила таким подкупающим тоном, трудно было не выполнить ее поручение.

Возле болота, густо заросшего камышом, Джамаледдин остановил лошадь и, соскочив на землю, сел на старый пенек. Нервно разминая сигарету, закурил, пытаясь заглушить табачным дымом обиду. Но тут, обдав его дорожной пылью, проехал мимо старенький ПАЗ. Возле могучего развесистого карагаджа он вдруг резко затормозил. Двери со скрипом открылись, и на дорогу спрыгнул высокий светловолосый горожанин.

— Милейший! — крикнул он, обращаясь к Джамаледдину. — Какой породы будет твоя кляча?

— А тебе что, больше не о чем говорить? — разозлился Джамаледдин, ревниво поглядывая на свою любимую лошадь.

Он купил ее за немалые деньги у Чейльхана, так она понравилась ему.

Горожанин придирчиво осмотрел копыта лошади, ловким движением раздвинул губы, обнажив ровный ряд зубов и удовлетворенно хмыкнул:

— Вообще-то, она ничего. Сколько хочешь?

— Хочу чего? — не понял Джамаледдин.

— Ну не баб же, — рассмеялся горожанин. — Мне нужны хорошие породистые лошади. За ценой не постою. Представляешь, мы добились права участвовать в скачках, которые будут проходить аж во Франции. Нужно готовиться, я подыскиваю крепких здоровых скакунов, и мне сказали, что их можно найти в вашей деревне.

— Да, Чейльхан держит маленький табун, — сказал Джамаледдин, придирчиво разглядывая горожанина. — Он у нас спец по лошадям. Думаю, у него вы найдете то, что вам нужно. Вот только заглянем к одной особе...

Гюляру в доме он не застал. «Не иначе как в город за покупками умчалась», — тревожно подумал Джамаледдин. Он знал, какой взрывной бывала Червон в гневе и вовсе не хотел попадать под ее горячую руку.

— А когда она уехала? — сердито спросил Джамаледдин маленькую сопливую девчушку, возившуюся возле тендира.

— Мама с братьями работают там, — сказала малышка Назиле, показывая крохотным пальчиком в сторону огорода.

Джамаледдин не любил эту независимую, чересчур раскрепощенную женщину, не переносил ее прямого, с вызовом взгляда и грудного с хрипотцой голоса. Он не мог понять, как без мужской поддержки можно растить семерых детишек.

— И при этом еще больше всех хлопка собирать... М... да, — закряхтел он, глядя на то, как Гюляра ловко вонзала лезвие большой лопаты в землю и легко раскидывала ее жирные тяжелые комья.

— Глядите, кто к нам пожаловал! — закричала она, увидев бригадира, к которому давно питала тайную слабость.

(Продолжение следует)