• Роман тысячелетия "Нет мира в садах тучных"	Медина ГАСАНОВА

(Начало в №№ 10, 11, 14, 15, 17 ,19)

Ученики ее любимого восьмого класса никогда еще не видели свою муаллиму такой рассеянной и задумчивой.

Они молча переглядывались, стараясь не нарушать тишину, но и сгорали от любопытства, пытаясь прояснить ситуацию с помощью записочек, которые, как солнечные зайчики, перепрыгивали с одной парты на другую.

— Повторим-ка пройденное на прошлом уроке,— отрешенно произнесла Лейла, глядя в окно. — Нариман, как пишется частица "не" с глаголом?

Нариман суетливо оглядывался по сторонам в поисках помощи, когда в классную дверь неожиданно постучали. Это был Вагиф, с тем же румянцем на смуглых скулах, с теми же огромными черными глазами, светящимися то ли от крепкого здоровья, то ли от внутренней гармонии чувств.

— Извините, но я только хотел узнать, передал ли Фазиль вам отрез. Ваша тетушка Аркиназ, что живет в райцентре неподалеку от нашего управления, попросила меня сослужить ей добрую службу. Хотела привезти ко дню вашего рождения сама, да приболела. Пришлось выполнить ее поручение...

— Спасибо, — спокойно ответила Лейла, — но у меня к вам маленькая просьба. Зайдите в учительскую и объясните своим односельчанам, что этот злополучный отрез — всего лишь подарок моей больной тети, а не знак вашего ко мне внимания. В противном случае полдеревни этой ночью глаз не сомкнет.

Вагиф побледнел, что-то неловко промямлил и вышел из класса, в замешательстве оставив распахнутой настежь дверь. Лейла даже не обернулась в его сторону, выдав состояние своей души лишь вопросом, заданным абсолютно невпопад и на другую тему. Когда она проходила мимо учительской, ей показалось, будто комната гудит, точно улей.

"Сколько же жал готово впиться в мое бедное сердце!" — вдруг подумала Лейла и, не оборачиваясь, вышла со школьного двора.

§§§

Халыг киши ел плов с вяленой рыбой, когда во двор его дома вошел молла Гамид.

— А саламу ва алейкум! Мир вашему дому, почтенный Халыг даи. Почему вас не было на последних меджлисах? Ваше присутствие придает нашим собраниям особый авторитет.

— Эх, молла, стар я становлюсь, хворь непонятная меня одолела. Пищу ем, а вкуса ее не чувствую. Ездил в город к врачу, но и тот ничего не смог понять. Предложили лечь в больницу на обследование, но я отказался... Пейгамбер дожил до 62-летнего возраста, а мне уже 76... Стоит ли так заботиться о своем здоровье? Ведь я ничуть не лучше его!

— Слова истинного мусульманина, — горячо одобрил речь Халыга киши молла Гамид. — Обращайтесь с молитвами к Аллаху, только он поможет вам избавиться от напасти, которую сам же и послал. А вот ваша невестка не в ладах со Всевышним. Я ни разу не видел ее среди верующих.

— Комсомол, — беспомощно разводя руками, лаконично ответил Халыг киши.

Идейная направленность Шафиги не очень-то нравилась старику, но она вовсе не мешала им сосуществовать вместе под одной крышей.

Шафига никогда не выставляла напоказ портреты своих родственников и близких в той комнате, где свекор совершал намаз, не выходила к нему с непокрытой головой, стараясь соблюдать все необременительные правила мусульманской этики.

— А вас ко мне привело веронепослушание моей невестки? — спросил Халыг, не переставая трапезничать.

— Я вообще-то по поводу вашего родственника Назира. Знаете, безбожники бывают разные, а этот какой-то уж очень оголтелый. Под страхом смерти запретил жене и невестке появляться в моем доме. Вот уже несколько дней их не видно. Эдак у меня все верующие разбегутся. Нельзя так гневить Аллаха, он и болезни может наслать, и... пожары, и наводнения.

— Наша речка так мелка, что отродясь из берегов не выходила, — усмехнулся Халыг киши, наливая гостю крепко заваренный чай.

— Мое дело предупредить, — мягко ответил молла Гамид, перебирая четки, — а располагает Он.

Халыг киши не придал его словам особого значения, так как абсолютно не тревожился за судьбу Назира. Но после ухода моллы сердце старика тревожно заныло, предчувствуя беду...

§§§

Балабегим давно хотела поговорить с Лейлой, но не знала, с какого конца начать беседу. Не нравилось ей, что ее гостья стала центром пристального внимания сельчан. О Лейле болтали много разных глупостей на свадьбах, на похоронах и во время посиделок, и она побаивалась того, что одна из них может дойти до ушей Сиявуша, который так убедительно просил Балабегим присматривать за дочерью.

— Даже не знаю, как быть, — жаловалась она Шафиге, невестке Халыга киши. — Сама в молодости строптивой была, но к замечаниям старших прислушивалась... А эта, знай, делает свое. Боюсь, от ее доброй репутации не останется ровным счетом ничего... А так недолго и в девках остаться.

Шафига молча слушала родственницу, думая о чем-то своем. Молодая, статная, крепкая, она за день успевала сделать по дому и хозяйству сотню дел, но мысль о том, что брак ее бездетен, омрачала жизнь этой женщины. Она и к Балабегим пришла за советом.

— Свекровь за моей спиной уговаривает мужа развестись со мной. Я не переживу этого позора, — говорила она, тяжко вздыхая.

— Давай-ка пойдем к Гюльвары, — сказала Балабегим, туго затягивая сшитым ею пояском тоненькую талию Шафиги, — только она знает одно старинное средство. Говорят, нашим прабабушкам оно здорово помогало.

— Дай бог счастья и здоровья твоим детям, — улыбаясь, ответила Шафига и, стараясь оказать услугу за услугу, шепотом продолжала. — Не люблю чужих разговоров передавать, но вчера я была у Бильгейс и кое-что слышала... Там что-то недоброе против нашей Лейлы затевают... в отместку за то, что Халыг киши когда-то прогнал из дому свою первую жену, доводящуюся сестрой Назиру киши, а Сиявуш погулял с его дочерью Саидой и уехал в город, женившись там на другой.

— Ну и дела, — удивилась Балабегим, не умевшая долго хранить в памяти зло.

У меня все это совсем из головы вылетело. Надо же, что люди припомнили... Нужно Лейлу предупредить, чтоб осторожней была. Разгуливает по селу, как по бульвару. Сколько раз говорила: Карагадж тебе не город.

— Воркуете? — послышался голос Лейлы. — Опять мои косточки перемываете? Интересно, чем вы занимались, когда меня здесь не было? И ты, Шафига, туда же?

Застигнутые врасплох женщины попытались объяснить Лейле, что пекутся лишь об ее добром имени, но она, задрав нос, чинно прошла в свою комнату и с силой захлопнула дверь. Бросившись на кровать, учительница дала волю слезам, оплакивая свою горькую судьбу. Гурбанхан, услышав ее рев, поднялся на веранду и подошел к двери Лейлы, возле которой уже стояли, прислушиваясь, Балабегим и Шафига.

— Надо срочно звонить Сиявушу, пусть заберет ее отсюда, пока не поздно, — сказала Балабегим, путаясь в догадках.

— Ну что ты говоришь такое! — возмутился Гурбанхан. — Она же сюда не отдыхать приехала. Человек здесь работает. Эх, был бы я чуть пополнее, сам женился б на ней. Такая девушка страдает.

— Интересно, отчего, — задумчиво произнесла Балабегим и, накинув на голову келагаи, направилась в школу.

Она была пуста и заперта до следующего дня, а старый хромоногий Гюльбала, доводившийся ей дальним родственником, поднимался к реке, гремя ключами.

— Послушай, родственник, не знаешь, кто мою Лейлу обидел?

— Обидел? — удивился Гюльбала. — Да ей здесь, кроме нежного слова "розочка", никто ничего не говорит... Хотя... Не мое это дело, но с Зияратом они точно кошка с собакой. И... заходил сюда председателев сынок Вагиф. Может, он что-то обидное девушке сказал...

Лейла наревелась. Глаза болели, голова стала тяжелой, как казан, наполненный водой, но на сердце полегчало. С того берега пруда ее кто-то позвал.

— Это Гюльхар, — узнала Бирджагыз, пришедшая утешать свою племянницу. — Неладно у них с ребенком. Говорю, нужно напугать ее, болезнь и отступит. Да кто ж нас, стариков, теперь слушается...

Чуть погодя прибежал Ализада.

— Плохи дела, — еле переводя дух, сказал он. — Были мы в Покровке, доктор Эйвазов грудных детей не лечит. Советует девочку срочно везти в город. Помоги чем-нибудь, ведь ты тоже врач.

— Опомнись! — закричала Лейла. — Я всего лишь медсестра запаса, даже укол толком сделать не могу. Ребенку нужна квалифицированная помощь.

— Но ведь Сулеймана ты вылечила, — не унимался Ализада.

Да, вылечила страшный карбункул на локте. Как Лейла взялась за это лечение, уже не помнит, но сколько волновалась, не забудет никогда.

— Одну поликлинику у себя в деревне открыть не можете, несчастные, — в сердцах произнесла она, не зная, что предпринять.

Председатель сельсовета Балагардаш доводился Лейле и Ализада родственником. Но он больше пекся о своем личном благополучии, нежели заботился о людях. Дом двухэтажный отстроил, павлинов в своем дворе развел. А крошечный фельдшерский пункт разместил в самом настоящем курятнике...

— Гюльхар хочет везти ребенка к чепчи, — упавшим голосом проговорил Ализада.

— Дура твоя Гюльхар, — зло ответила Лейла.

Но к чепчи все-таки поехали. Полная неопрятная женщина, придерживая правую щеку рукой, жаловалась на нестерпимую зубную боль. Но помочь ребенку не отказалась. Она положила Егану на свои колени. Увидев старое незнакомое лицо, девочка с испугу разревелась. И вот тут-то чепчи сильно дунула в раскрытый ротик ребенка. Егана захлебнулась от неожиданного потока воздуха, чепчи дунула с новой силой, и Лейла услышала, как что-то упало.

— Косточка! Косточка! — радостно крикнула Гюльхар. — Я ж вам говорила. Ну вот теперь все будет хорошо.

Она торопливо сунула в руку старухи новенькую десятку. Зуб у той почему-то сразу перестал болеть. Лейла подняла с полу куриную косточку и подозрительно посмотрела на старуху. Страшная догадка мелькнула в ее голове.

— А... Вот почему у тебя зубы болели. Не верь ей, Гюльхар, она эти косточки во рту держала. Ну откуда у малышки в горле такая большая косточка? Едем к врачу.

Гюльхар прижала дочку к груди и отчаянно замотала головой.

— Ну смотри же, она уже улыбается. Все в порядке, — торопливо говорила она.

Обратно ехали молча. Гюльхар то и дело поднимала уголок одеяла и прислушивалась к дыханию Еганы.

— А ну поворачивай назад, — властно крикнула вдруг Лейла шоферу. — Не слушай их, гони в городскую больницу.

Там Егану вырвали из рук Гюльхар и надолго унесли в операционную. Потом позвали Ализада. А позже сказали, что опоздай они на полчаса, Егану не удалось бы спасти никакими силами.

Лейла ждала приглашенных на праздник Победы. Но кроме детей в школьном дворе никого больше не было. Не пришли даже учителя.

— Я же говорил, дочка, что это пустая затея, — сказал Саттар, показываясь из-за забора.

— Ах, оставьте, если по вашей мерочке жить, то и сама жизнь, выходит, пустая затея, — с досадой в голосе ответила Лейла.

— Это ты мне?! Мне?! Я всю войну прошел аж до самого Берлина. Двадцать лет в партийных органах проработал. Да, да, вот эти седины я честно нажил, чтоб мне с этого места живым не сойти!

— Да что вы все время каркаете, — Лейла была раздражена и не могла этого скрыть.

— Послушай, дочка, ты пригласила людей, которые вот уже несколько десятилетий враждуют между собой. Даже если бы их позвал сам пророк Магомед, они сюда не пришли бы. Их связывает самое страшное в нашей истории — 37-й год... Жуткий был год. Людей обвиняли в каких-то несусветных грехах, и они бесследно исчезали. Семью Мирвари нене сослали в Казахстан. Я тогда мальчишкой был. Помню, шли мы вместе с твоим отцом вдоль берега реки. Глядим, а из воды дуло ружья торчит. Какой-то мужчина в галифе и круглых черных очках подошел к нам и спросил, кто бросил оружие в реку. Сначала говорил спокойно, потом стал кричать на нас, угрожать Сибирью, тюрьмой. Согнали всех мужчин, что жили в домах вдоль реки, но и те не знали, откуда в реке взялось это ружье. Тогда всех усадили в грузовик и увезли — отца Алмы, Буньята киши, отца Джамаледдина, мужа Путы... Больше с тех пор их никто не видел. А Гюльбала, Мухтар и Гюльгусейн каким-то чудом вернулись. Ходили по дворам и клялись в том, что выполняли партийное задание. Это потом мы узнали, что они со списком в руках ездили по соседним деревням и выявляли врагов народа... Эх, какие замечательные свирельки из камыша делал Буньят киши... Так что, отпускай детей по домам и не принимай все это близко к сердцу.

— Ну нет, — сказала Лейла, — ветераны и аксакалы не пришли, это в конце концов их дело. Зато у нас есть ветеран войны, который аж до Берлина дошел, историк с двадцатилетним стажем. Вам, несомненно, есть что сказать в такой день. Готовьтесь.

Саттар не успел спросить, к чему собственно готовиться, как Лейла вышла во двор. День был такой погожий и ясный, что душа невольно радовалась приходу весны. В ярко-зеленом кружеве веток высоко над головой поблескивало солнце. Скамейки были заняты учениками. Они шумно спорили, стараясь поместиться. Лейла подошла к столу, покрытому бархатной скатертью, и громко сказала:

— Дорогие ребята! Сейчас перед вами выступит ветеран войны Саттар муаллим.

Историк, пыхтя и вытирая пот со лба, подошел к столу, шумно отпил глоток воды прямо из графина, так велико было его волнение, и покраснел, как рак.

Лейла вспомнила, что именно он первый высказался против ее предложения отметить День Победы в школе. Но когда мимо окон его дома пробежали школьники с цветами, Саттар не усидел.

— Дети, который час? Не опоздаю? — крикнул он из окна и стал собираться.

Потом пришел Фазиль. Засуетился. Установил микрофон, наладил динамик, и теперь все то, что говорилось со сцены, разносилось по всей деревне. Заглянул Гюльбала со своей гармонью. Заслышав музыку, стал собираться весь Карагадж. Перед самым началом концерта во двор вошел Вагиф. Все как по команде посмотрели на Лейлу. Она была спокойна, и это умерило любопытство карагаджцев. Вагиф, воспользовавшись тем, что внимание его односельчан было привлечено к Чимназ, звонко читавшей стихи Самеда Вургуна об Азербайджане, подошел к Лейле и тихо сказал:

— А во втором ряду в зеленом платье сидит моя мама.

Лейла посмотрела в ее сторону и наткнулась на злой, колючий взгляд красиво стареющей женщины.

(Продолжение следует)