• Роман тысячелетия "Нет мира в садах тучных"	Медина ГАСАНОВА

(Начало в №№ 10, 11, 14, 15, 17, 19, 21, 23, 26, 30, 31)

Несколько дней Карагадж жил тихой, умиротворенной жизнью, как и подобает глухой провинции. Ничто не нарушало размеренного течения событий, предопределенных судьбой. Сельчане так же, как и их далекие предки, чуть свет просыпались, чтобы управиться с хозяйством, затем выгоняли за пределы своих дворов скотину, которая сонно плелась по пыльным улочкам деревни, превращаясь в большое стадо, ярко свидетельствующее о высоком благополучии карагаджцев. А через некоторое время по всей деревне распространялся запах горящего в тендире хвороста, за которым непременно следовал неповторимый аромат свежеиспеченного деревенского тендир-чурека. Не было ни свадеб, ни похорон, дающих сельчанам повод собраться вместе и посудачить или обсудить вселенские проблемы. Каждый жил своей жизнью, не проявляя особого интереса к тому, что происходило за порогом его дома. Бирджагыз, украдкой выпроводив Алиша, оглянулась по сторонам, вдыхая полной грудью свежий утренний воздух, наполненный терпким вкусом спелой вишни, и вдруг обомлела от удивления. Старый высокий развесистый карагадж, посаженный так, что просматривался со всех сторон, куда-то вдруг исчез. Заметил это и Алиш, вернувшийся за тем, чтобы сообщить Бирджагыз эту странную новость.

— А я думала, у меня что-то со зрением, — взволнованно произнесла та, внимательно вглядываясь вдаль.

— Да нет. Дерево куда-то запропастилось, — тревожно ответил Алиш, просчитывая в уме все возможные варианты причин его исчезновения.

Урагана вроде ночью не было. Да и какой силой должен обладать ветер, чтобы повалить могучий вяз. Неужели пока карагаджцы видели сны, кто-то срубил родовое дерево?!

— Одному человеку такая работенка не под силу. Пойду-ка посмотрю, что там стряслось... А ты вот что, — вдруг твердо сказал Алиш, — подумай, как нам узаконить наши отношения. Неподобает нам встречаться тайком от людей, точно воришкам, да и надоело мне как мальчишке через плетни перепрыгивать.

Бирджагыз призадумалась. За всю свою жизнь она ни разу не выходила замуж. Ей не было знакомо ощущение постоянного присутствия мужчины в доме. По хозяйству она управлялась сама, не чувствуя усталости и проблем. Даже плетень из камыша вокруг своего огорода сплела своими руками с какими-то причудливыми узорами. Не каждый карагаджский мужчина до такого додумался бы.

— В нашем возрасте как-то стыдно свадьбу играть. Молодежь насмех поднимет, — неуверенно сказала Бирджагыз и вдруг осознала: это было первое в ее жизни предложение.

Обещаний на своем веку она слышала много, а вот стать женой Бирджагыз, пожалуй, не предлагал никто, даже отцы ее девочек.

— А где мы с тобой жить будем, жених? — грустно улыбнувшись, спросила Бирджагыз. — У меня дочери на выданье, да и племянница частенько захаживает... У тебя в доме форменное общежитие...

Алиш тяжело вздохнул, понимая, что Бирджагыз, которую он полюбил всем своим сердцем, в какой-то мере права. Сыновья не примут ни одной женщины, которая осмелится занять место их матери. Но и согласиться со своим нынешним положением он не мог. Однако, в очередной раз перепрыгивая через плетень, Алиш вдруг почувствовал какую-то молодецкую удаль и улыбнулся самому себе.

— Хорошо прыгаешь, ей богу, хорошо! — послышалось у него за спиной.

Саттар, розовощекий, холеный, подбоченясь, стоял неподалеку от арыка и, посмеиваясь в рыжие усы, смотрел на своего односельчанина.

— Я уж не помню, когда последний раз такое солидное препятствие брал, — продолжая издеваться над соседом, говорил Саттар.

— Только не обсуждай мои рекорды со своими учителями, а то завтра об этом вся деревня будет знать, — извиняющимся тоном попросил Алиш.

— О чем разговор, слово мужчины! — заверил его Саттар, но голубые глаза повидавшего виды ветерана красноречиво говорили о том, что тайна эта не останется за семью печатями.

— Не знаешь, что там с нашим вязом случилось? — растерянно спросил Алиш, стараясь не глядеть на старого учителя.

— А что с ним может случиться? Дерево есть дерево, а вот вдовец Алиш, кажется, голову потерял. Да ладно, ладно, уж я-то тебя понимаю... — сказал Саттар, но вдруг осекся.

Вяза на горизонте действительно не было. Озабоченно переглянувшись, мужчины заторопились к дому Дадаша, неподалеку от которого рос старый карагадж.

Когда, запыхавшись от быстрой и нервной ходьбы, они приблизились к большой зеленой лужайке, по обе стороны которой стояли дома Дадаша и Гадира, их взору предстала страшная картина. Огромное дерево, спиленное под корень электропилой, упало на дорогу, загородив мощной кроной своей все подходы к дому Дадаша, из которого слышался протяжный женский вой.

— Да что здесь случилось? — не на шутку переполошился Саттар и снова в ушах зазвенел голос Феодора: "Вяз старый не рубите, худо будет..." Он отмахнулся от него, как от назойливой осы, и попытался, взявшись за крепкие ветви, сдвинуть могучий ствол с места. Алиш даже не стал браться за дело, которое было ему явно не по плечу. Но, чтобы узнать хоть какие-то новости, мужчинам надо было пробраться по ту сторону поваленного дерева. Другого подхода к дому, за которым текла мутная речка Зелзеле, просто не было.

Саттар покраснел как рак, чувствуя свою полнейшую беспомощность, но тут к ним подбежал Джамаледдин, возвращавшийся из района. Мигом оценив ситуацию, он вытащил из зембиля новенький топор, только что купленный на базаре для личного хозяйства, и выверенными движениями срубил несколько веток, оголив мощный ствол, по которому бегали вечные труженики — муравьи. Перебравшись по ту его сторону, он стокнулся с женой Дадаша Мелек. Растрепанная, исцарапанная в кровь, она смотрела на бригадира безумными глазами и выла, выкрикивая непонятные слова.

— Где Дадаш? — предчувствуя беду, закричал Джамаледдин и, не получив ответа, бросился во двор.

Друг его детства, угрюмый, молчаливый и вечно о чем-то мечтавший красавчик Дадаш, лежал на зеленой лужайке с раскинутыми в стороны руками и размозженной головой. Его ребятишки, толком еще не осознав, что произошло, сгрудились возле отца, отгоняя мух, слетевшихся на запах крови. Джамаледдин побледнел, огляделся по сторонам. Из взрослых рядом больше никого не было...

— Есть в этом доме кто-нибудь, кто скажет мне, что здесь произошло? — теряя последние капли терпения, заорал бригадир и рухнул на траву рядом с теплым еще телом Дадаша.

Уняв нервную дрожь, он достал из нагрудного кармана пачку сигарет и жадно закурил, пытаясь осмыслить происшедшее. Мелек, присев рядом с ним, запричитала в голос, неразборчиво, истошно. Дав женщине выплакать свое горе, Джамаледдин мягко тронул ее за руку и сдержанно спросил:

— Что случилось?

— А разве ж я знаю, — захлебываясь от слез проговорила Мелек. — Я подоила корову и пошла курам зерна насыпать. Он молча возился во дворе. Ты знаешь его лучше меня, слова лишнего не скажет. А после того как наши индюшки передохли, вообще, будто все его корабли потонули. Я видела, как он бросил собаке хлеба, потом снял с гвоздя уздечку и вышел на дорогу... Хотела спросить его, куда он собрался, да не решилась. И вдруг я услышала треск, будто сто сучьев кто-то сломал... Ни стона человеческого, ни крика о помощи, ничего. Мне и в голову не могло прийти, что с Дадашем что-то случилось... Как я жить теперь буду? Кто детей моих кормить станет?

— Да погоди ты! — шикнул на нее Джамаледдин, и Мелек притихла. — А зачем он дерево-то подпилил?

— Дадаш дерево не трогал. У нас и пилы-то такой в хозяйстве нет. Разве ж одному такое дерево одолеть? Да и зачем ему это? Ты ведь сам знаешь, как Дадаш к этому карагаджу относился, берег его, поливал каждый день.

Джамаледдин встал во весь рост. Пальцы больше не дрожали. Вернулась и уверенность, так помогавшая ему в самых непростых ситуациях.

— Иди-ка приведи себя в порядок, — сказал он Мелек. Алишу поручил найти врача, а Саттара попросил сообщить сельчанам печальную весть. Дом Гадира стоял неподалеку, и потому он решил начать с него. На крики и стуки долго никто не отзывался, и, когда Саттар потерял было надежду, возле небольшого сарая показался заспанный Гадир.

— Счастливый ты человек, ей богу, — сказал Саттар, не зная, как преподнести односельчанину весть о трагической гибели его близкого родственника.

— Скажешь тоже, откуда счастье? Птица вся от чумки попадала, корова не разродилась, баранов кто-то потравил. Полный крах у меня, а ты говоришь счастливый, — ответил, позевывая, Гадир.

— Ну я имел в виду по сравнению с Дадашем... — замямлил Саттар, внимательно изучая реакцию Гадира на его слова.

— А что мне с ним сравниваться? — махнул рукой Гадир. — У нас с Дадашем одни споры да драки... из-за земли, из-за дерева, ерунда какая-то!

— Ну теперь тебе не из-за чего и не с кем будет спорить, — спокойно сказал Саттар, отводя в сторону глаза.

— Это в каком смысле? — удивленно глядя на сельского учителя, спросил Гадир.

— А в том, что Дадаш отдал Богу душу...

И вот тут Саттар узнал о том, что, проводив скотину на пастбище, Дадаш подошел к старому вязу, сел под его тенью и закурил.

— Я только спросил у него, как дела, — заикаясь, рассказывал Гадир киши.

— Сон я видел странный, будто отец приглашает меня в шатер на пир какой-то, — ответил мне Дадаш.

— Что ты болтаешь! Сохраб лет десять как помер! — испуганно сказал Саттар.

Гадир многозначительно кивнул головой, как бы говоря: "Сон в руку" ,и, глубоко вздохнув, продолжил:

— Я видел, что настроения у моего соседа нет. Думал, может, дома какие нелады, и пошел себе восвояси. Как вдруг дерево затрещало и повалилось... Я закричал, предупреждая Дадаша об опасности, но было уже поздно. Вон та большая ветка на лету ударила парня по голове и отшвырнула его далеко в сторону...

— А что ты-то здесь делал? — пытливо глядя на Гадира, спросил Саттар.

— Как и все, провожал своих баранов, — ответил тот.

— Но ведь ты только что сказал, что баранов твоих потравили... А жена твоя Сельми где? - не успокаивался Саттар, нутром чувствуя, что не все здесь чисто.

— Она в районе, два дня уже там у дочери гостит, — спокойно ответил Гадир.

— Ну тогда, выходит, ты дерево электропилой подпилил, срез гладкий, как мой подбородок после бритья, — сделал, точно приговор, вывод Саттар...

§Диляра не знала, как ей быть, какими силами удержать Фазиля. Последнее время он даже не заходил в их комнату, спал на веранде, ел вместе с отцом и абсолютно не интересовался детьми.

— Отец, — робко обратилась она к свекру, доводившемуся ей по линии матери еще и дядей, — вы допустите, чтобы он бросил меня? Что я буду делать одна с двумя маленькими детьми?

Нервно покуривая трубку, Сеид киши думал. Он только этим и занимался с того дня, как Фазиль сообщил ему, что хочет развестись с Дилярой. Да, судьба этой семьи целиком была на его совести, а он вот не знал, как ее сохранить, хотя бы ради внуков.

— Потерпи, дочка, потерпи, время покажет, — только и смог сказать аксакал, держась рукой за сердце, которое вот уже несколько дней тревожно ныло.

Диляра покорно опустила голову, собрала грязную посуду и вышла во двор. Фазиль сидел под ореховым деревом и стругал из камыша свирельку для сына.

"А может, и прав свекор, — успокоилась молодая женщина, — нужно всего лишь потерпеть, и все встанет на свои места".

Фазиль искоса посмотрел на жену, но занятия своего не оставил, напротив, еще усерднее принялся строгать хрупкий камышовый стебелек.

— Ты бы поел хоть что-нибудь, — робко предложила Диляра.

— Не хочется, — сухо ответил Фазиль и, протянув малышу свирельку, встал.

Было видно, что он готовился к серьезному разговору, но от внимания Диляры не укрылось и то, что Фазиль никак не может на него решиться.

— А ты не держи на сердце, — вдруг сказала она. — Не мучай ни себя, ни меня.

Фазиль глубоко вздохнул, посмотрел на Диляру своими синими глазами и тихо признался:

— Другую я люблю, понимаешь? Больше жизни, больше света белого...

Диляру словно обухом огрели. Больше света белого любила она только своих детей и считала, что нет в этом мире другого такого существа, которое заслуживало бы подобное чувство.

— А могу я знать, кто она? — задыхаясь от обиды, спросила Диляра.

Быть может, Фазиль и раскрыл бы ей тайну своего сердца, но тут в их двор вбежал Саттар и, судорожно хватая ртом воздух, хрипло попросил воды...

— Где отец? Беда случилась! Дадаша карагадж убил...

К полудню уже вся деревня знала об этой трагедии. К дому Дадаша стекались люди, забыв о мелочных обидах, кровной вражде и распрях. Лейла, узнав эту печальную новость, разревелась так, что никто не мог ее успокоить.

— Это Сельми! Да, да, это ее рук дело, — говорила, всхлипывая сельская учительница.

Вспомнились ей и первый разговор с дядей Дадашем, и последняя встреча с гордячкой Сельми.

— Я думаю, тебе лучше остаться дома, — сказала Балабегим, увидев, как суетится Лейла. — Ты еще очень слаба, да и пересуды только утихли. Подожди немножко, а?

Лейла молча кивнула головой, удивив и вместе с тем обрадовав тетушку невиданной покорностью. Ей и самой не очень-то хотелось попадаться некоторым людям на глаза...

(Продолжение следует)