• Точка зрения

АРМЕНИЯ, АРМЯНЕ, АРМЯНСТВО.

(Продолжение. Начало см. в №№ 28 — 32, 34, 36, 37, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 46, 47, 48 за 2001, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7)

Он занял порученную ему роль и распоряжения мне уже отдавал не от себя, а от имени Андраника.

Командир батальона моего полка, армянин штаб-капитан Джанполадянц, пытался тоже вмешиваться в дела моего управления артиллерией; так, узнав, что предполагается орудия по возможности эвакуировать, а электроосветительные двигатели и прожектора попорчены, он заявил, что не позволит вывезти ни одного орудия; останутся, русские офицеры или нет, говорил он, армяне все равно останутся и орудия им будут не нужны.

Стало очевидно, что армяне, прикрываясь желанием служить на пользу России, хотят захватить в свои руки всю распорядительную власть, а русским офицерам предоставить исполнительную черную работу (л. 1 — 39).

Становилось видно и чувствовалось, что дело явно клонится не ко благу России, а к созданию самостоятельности армян руками русских офицеров; но этого всеми силами старались не показывать открыто, так как при таком положении вопроса все русские офицеры артиллеристы, или большинство их, ушли бы немедленно, а своих у них нет.

Ухода артиллеристов армяне боялись невообразимо. Так, например, мне известен был от временно командовавшего 7-м Кавказским горным дивизионом капитана Плата такой случай: 7 февраля предполагалось отправить в Сарыкамыш из Эрзрума горную артиллерию. Армянские руководители, узнав это, 5 февраля в панике схватили и арестовали командира парка горного дивизиона, по приказанию Командующего армией офицер этот был освобожден, после этого его хватали еще три раза, угрожая залить кровью весь Эрзрум, если горная артиллерия попытается уйти из Эрзрума. Кровь предполагалась, конечно, русских офицеров. Каждый раз арестованного выпускали по распоряжению русских штабных офицеров. Отправление горной артиллерии Командующий армией отменил.

Этот случай впоследствии заставил меня войти в соглашение с временно командовавшим 7-м горным дивизионом. Предвидя возможность физических насилий над нашими русскими офицерами артиллеристами по отъезде из Эрзрума Командующего армией, мы условились взаимно выручать силой друг друга, если армяне осмелятся поднять руки на нас или на наших офицеров с целью принудить служить армянским интересам (л. 1 — 40). Естественно, что соглашение это было секретное. Реальной силой в наших руках были пушки, пулеметы и русские офицеры.

Тогда же, по моему совету, временно командовавший дивизионом сгруппировал своих офицеров ближе к своей и к нашим квартирам. Сам же я еще с самого начала формирования полка стал сосредоточивать все в полку ближе к управлению артиллерии, находившемуся в мусульманской части города с самого дня вступления русских войск в Эрзрум.

С прибытием Андраника в Эрзрум в штабе полковника Мореля значительно усилилась боязнь восстания жителей города. Эта боязнь ежедневно усиливалась. Дня через три после приезда Андраника я получил приказание от полковника Мореля назначить опытных офицеров для стрельбы по мусульманской части города с форта Меджидийе в том случае, если при аресте вожаков предполагаемого восстания действительно вспыхнет восстание. Нам же всем было приказано выселиться из мусульманской части города в армянскую.

Мы, русские офицеры, прожившие в Эрзруме бок о бок с мусульманским его населением почти два года и знавшие отлично его, не верили в возможность восстания и открыто высмеивали армянскую трусость.

Офицеры артиллерии, конечно, открыто заявили, что стрелять по городу они отказываются, так как служат не для расстреливания из орудий мирных жителей, женщин и детей, а для честного боя с неприятелем; при существовавшем же положении нам очень (л. 1 — 41) легко было ожидать, что армяне от страха или по другим соображениям увидят вооруженное восстание там, где его вовсе нет, и потребуют открытия огня.

Из мусульманской части города мы не выселились, во-первых, потому, что невозможно было физически выселиться в назначенный короткий срок, во-вторых, потому, что выселение наше развязывало бы руки армянам в смысле свободы для резни в этой части города по Эрзинджанскому образцу, и, в-третьих, потому, что с выселением в армянскую часть города мы окончательно были бы в руках армян, верить которым уже не позволяли факты. Также отказались и офицеры горной артиллерии, не входившей в состав артиллерии укрепленной позиции. В конце концов дело было предоставлено самим армянам. Нечего и говорить, что арест воображаемых вожаков восстания прошел безо всякого восстания.

Распоряжение полковника Мореля о возможной стрельбе из орудий по городу вызвало возбуждение офицеров и побудило меня устроить общее собрание подчиненных мне офицеров артиллерии.

Общее собрание офицеров состоялось в два приема, с перерывом между ними в один день. На первом заседании присутствовали офицеры артиллерии укрепленной позиции Эрзрума и Деве-Бойну, офицеры артиллеристы всех прочих частей гарнизона, два офицера англичанина, бывшие в это время в течение нескольких дней в Эрзруме, затем полковник Морель, полковник Зинкевич, полковник Долуханов, полковник Торком, Андраник и доктор Завриев. (л. 1 — 42) Англичане были приглашены как люди, свободные от армянских влияний и могущие по отъезде своем через несколько дней осведомить тыл штаба фронта и иностранные военные миссии о настроении общества офицеров артиллерии и отношении их к армянским кровавым замыслам.

Особенно потому, что в моем распоряжении не было ни почты, ни телеграфа и я не мог быть уверенным, что мои депеши будут переданы по назначению. Вернее, я был совершенно уверен, что мои депеши переданы не будут.

На заседании я обстоятельно изложил обстановку и причины, поведшие к нахождению в Эрзруме русских артиллерийских офицеров, подробно осведомил собрание обо всех армянских бесчинствах и зверствах, известных мне из личных наблюдений, из докладов и рассказов других лиц и из рассказов Командующего армией генерала Одишелидзе.

Доклад свой я резюмировал (закончил) определенно высказанной мыслью, что мы, офицеры русские, остались в Эрзруме не для того, чтобы прикрывать своим именем и мундиром разбойные армянские зверства над беззащитным населением; мы остались служить России, преданные долгу и послушные своим начальникам; остались служить русскому делу, а не армянской резне и хищничеству, и пачкать свое имя на весь свет намерения не имеет ни в коем случае; а пока мы здесь, мы требуем, чтобы армянские безобразия были прекращены, иначе нам надо будет настаивать на том, чтобы нас отпустили немедленно.

Высказанные после меня другими офицерами мысли подтвердили мои заявления (л. 1 — 43). Андраник ответил в том смысле, что армянский народ обязан бесконечно России, что он часть русского большого народа и сейчас хочет только помочь России, не мечтая об отделении от нее. Что резня есть следствие вековечной вражды армян с турками, что все безобразия и насилия будут решительно прекращены, что в дальнейшем не может быть и мысли о возможности насилий над мирным населением, что для того он и приехал сюда, чтобы положить конец безобразиям, и, если ему не удастся сделать этого, он первый уйдет отсюда. Весь разговор шел через переводчика. На поднятый вопрос о том, могут ли желающие офицеры уйти из Эрзрума, он ответил, что если уйдут слабые духом, то это будет лучше для дела, и что он «постарается» не препятствовать уходу их.

Полковник Зинкевич убеждал всех присутствующих, что дело, которому мы остались служить — всецело дело русское, и что сам он взялся за него, глубоко веря в это.

В заключение офицерами было высказано пожелание или намерение подождать семь и даже десять дней, чтобы посмотреть, как пойдет дальше дело, верны ли обещания Андраника, и как велика их ценность, а в дальнейшем действовать по обстановке.

Это было 20 или 21 февраля. После этого заседания полковник Долуханов высказал мне вскоре мысль, что он поражен той ненавистью к армянам, которую он встретил в русских офицерах, и недоумевал, за что они их так ненавидят. Высказывал он это и другим офицерам.

Тахир МОБИЛ ОГЛУ.

(Продолжение следует)