ВЫШКА № 12 от 20 марта 2002 года
<<-- назад  •  на главную -->>

• Точка зрения

АРМЕНИЯ, АРМЯНЕ, АРМЯНСТВО.

(Продолжение. Начало см. в №№ 28 — 32, 34, 36, 37, 39, 40, 41,
42, 43, 44, 46, 47, 48 за 2001, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 10 за 2001)


Прибывавшие из тыла через этапы офицеры жаловались, что русскому офицеру на этапах нет возможности ни покормиться, ни отдохнуть. Для армян же есть и еда, и теплое помещение.

В половине февраля офицеры артиллерии получили по распоряжению штаба армии две вагонетки и вывезли на них в тыл часть своего имущества и часть семейств. Для вывоза остальных семей и имущества требовалось еще три вагонетки, на которые разрешение штабом армии было дано еще до отъезда штаба из Эрзрума (л. 1 — 50). Назначение этих вагонеток после отъезда штаба затягивалось. Наконец полковником Зинкевичем было сделано письменное распоряжение о наряде вагонеток. Получив эту бумагу, чиновник или офицер армянин, заведовавший назначением вагонов, обещал через два дня не назначить вагоны, а только сказать, когда они будут назначены. Беженцы же армяне имели перед нами предпочтение в этом отношении.

Отправить семьи и имущество на подводах, без себя, не имея достаточного числа русских людей при обозе, мы опасались, так как дорога и этапы в тыл были запружены хорошо вооруженными армянскими беженцами и дезертирами. Безопасной ее нельзя было считать никоим образом, потому что армяне, трусливо и гнусно убегающие с поля сражения от настоящих солдат, чрезвычайно храбры и беззаветно отважны в нападениях толпою на одиночных безоружных, стариков, женщин и детей.

За это время пополнения из тыла подходили очень слабо. Имевшаяся налицо пехота была совершенно деморализована и не повиновалась ни старшим, ни младшим своим начальникам. Роты раньше, до прибытия Андраника, отказывались отправляться на позиции и не отправлялись; теперь отправлялись, но с фронта позорно убегали. Андраник ездил и лично загонял их обратно на позиции шашкой и кулаками. Получалась мелкая и четническая авантюра, в которой насильно держали русских офицеров.

Не знаю, может быть, Андраник и очень сведущ в военном деле, но распоряжения его по артиллерийской части, передававшиеся мне полковником Долухановым (л. 1 — 51), поражали меня зачастую дикостью и нелепостью.

Видно было, что все надежды армяне с Андраником во главе возлагают на русские пушки и русских артиллерийских офицеров, нисколько не считаясь ни с технической стороной дела, ни с тем, что к этим позиционным пушкам нужны обученная прислуга, хороший состав низших командных чинов, солдат и прежде всего достаточное количество хорошей и сильной пехоты.

Главное стремление было очень ясно: это при бегстве закрыться пушками. Так оно вышло и на самом деле.

Начало мирных переговоров в Трапезунде все откладывалось. Сначала оно было назначено на

17 февраля, затем на 20-е и, наконец, на 25 февраля по старому стилю. Такие сведения мы имели через штаб Эрзрумского отряда или крепости. Своей телеграфной связи у меня не было. Штабы мои находились оба в противоположной части города. Телефонная связь со штабом крепости почти никогда не действовала, а если иногда и действовала, то из рук вон плохо; из-за этого мне приходилось бывать в штабе крепости лично по два раза в день.

По тем осведомлениям, которые я получал от полковника Мореля и его штаба, должно было считать, что мы имеем на фронте дело вовсе не с регулярными войсками Турции, а с шайками курдов и с восставшими жителями окрестных селений, среди которых должно было быть много обученных аскеров, оставшихся тут при отходе турецкой армии от Эрзрума в 1916 году (л. 1 — 52). Предполагалось, что эти курдские шайки, местные жители и имеющиеся среди них аскеры организованы для самозащиты и подучены военному делу прибывшими сюда несколькими турецкими офицерами и солдатами инструкторами.

Пушек считалось у наступавших только две — русских, горных, брошенных армянами при их отступлении от Эрзинджана. По данным разведки, курды должны были наступать с Фамского, Эрзинджанского и Олтинского направлений. Ожидались и с тыла, с Карского шоссе и Палан-Текена. Полковник Морель почему-то рассчитывал, что главная опасность будет с Олтинского направления.

Разведка, на мой взгляд, велась армянами отвратительно. Конница была больше занята ограблением и уничтожением жителей в селениях, угоном скота от сельчан, а вовсе не делами разведки. В донесениях зачастую просто лгали.

Если поступало донесение о том, что на отряд наступают две тысячи противника, то в действительности оказалось, что там меньше двухсот человек.

Когда доносилось, что отряд в триста — четыреста человек окружен превосходящими силами и ему удалось пробиться, то оказывалось, что отряд потерял одного убитым и одного раненым.

Однажды днем мне офицер армянин по телефону донес, что на боевой участок артиллерии, где он квартирует с солдатами сторожами для охраны орудий, движется отряд в четыреста вооруженных жителей. На деле оказалось, что из противоположного селения вышли два безоружных человека и вскоре вернулись обратно.

(л. 1 — 53) За все время от оставления армянами Эрзинджана и до занятия Эрзрума турецкими войсками разведчиками был захвачен из турецких наступавших сил, насколько мне до сих пор известно, только один сувари. Я сам его не видел, но сильно склонен думать, что этот несчастный был или с отмороженными ногами или вообще человеком, лишенным способности двигаться без посторонней помощи.

После второго общего заседания офицеров было подано мне несколько рапортов об увольнении из полка в русский корпус, к воинским начальникам и в другие национальные части.

Я доложил полковнику Морелю, что, вероятно, очень многие русские офицеры, а то, пожалуй, и все, уйдут из Эрзрума. Он вспылил и заявил, что не допустит этого силой и полевым судом. Я ответил ему на это, что пушки еще в руках моих офицеров, что на насилие ответ может быть сделан из пушек, и что уход каждого офицера при существующих условиях составляет законное право каждого, основанное на распоряжении правительства.

Я пояснил, что никто из офицеров самовольно уходить не хочет; каждый желает получить законное разрешение воспользоваться своим правом; иначе считают, что разницы между нами, оставшимися по долгу службы, и теми, которые ушли раньше самовольно, не будет никакой. Обстановка же сейчас сложилась так, что совесть и долг чести не позволяют оставаться.

Полковник Морель ответил, что никакого законного права на уход нет и каждому уходящему он даст такую же аттестацию, какую дал штабс-капитану Ермолову (л. 1 — 54).

После моего возражения, что нет необходимости принуждать оставаться нежелающих, тогда как, по словам полковника Долуханова, в Тифлисе и Батуме имеется множество желающих офицеров, полковник Морель сказал, что он просил у приезжавших английских офицеров выслать в его распоряжение для Эрзрума шестьдесят английских офицеров артиллеристов, и это было ему обещано. Почти одновременно с этим разговором мне стало известно, что служивший в Эрзруме на станции железной дороги по вольному найму начальником станции солдат, русский или, кажется, поляк, не захотел оставаться служить ни за какие деньги; его арестовали и силой принудили остаться.

Я отдал приказ командирам батальонов поселиться самим и поселить всех офицеров возможно ближе к управлению артиллерии и сгруппировать их каждого около себя для удобства передачи приказаний и на всякий другой случай, чтобы в случае чего не оказаться разрозненными и в западне.

Уехавшего штабс-капитана Ермолова я перед его отъездом просил зайти в Сарыкамыше к начальнику штаба армии генералу Вышинскому, рассказать ему, в каком положении мы здесь находимся, и просить командующего армией скорей освободить нас из нашего ложного положения среди армян. То же просил передать и начальнику артиллерии генералу Герасимову. Ермолов уехал 25 февраля.

Кажется, 24 февраля над Эрзрумом появился турецкий аэроплан, сделал разведку и вернулся обратно. Из этого я заключил, что турецкие регулярные войска должны находиться сейчас в Эрзинджане или даже в Мамахатуне (л. 1 — 55).

Тахир МОБИЛ ОГЛУ.

(Продолжение следует)


<-- назад  •  на главную -->>