ВЫШКА № 21 от 24 мая 2002 года
<<-- назад  •  на главную -->>

• Роман тысячелетия "Нет мира в садах тучных"
Медина ГАСАНОВА

(Начало в №№ 10, 11, 14, 15, 17, 19, 21, 23, 26, 30, 31, 36, 37, 40, 42 за 2001 год,
2, 3, 6, 8, 10, 14, 16, 18, за 2002 год)

 

Джамаледдин был на МТС, когда мальчишки, шумной ватагой бегущие по пыльным карагаджским дорогам, кричали что-то про Гюляру. Бросив работу, он подбежал к одному из них, схватил его замазученными пальцами за ухо и, слегка тряхнув, строгим голосом спросил:

— Что там с Гюлярой?

— А ничего, только орет как резаная, — ответил мальчуган, пытаясь вырваться из цепких рук бригадира.

— А ты чей такой? — в огрубевшем голосе Джамаледдина, привыкшем отдавать команды, вдруг зазвучали нерастраченные нотки нежности и тоски по сыну, о котором он так давно мечтал.

— Я сын Дадаша, в этом году в школу пойду, буду учиться на одни пятерки, — бойко протараторил мальчишка и помчался догонять своих сверстников.

«Надо же, — грустно подумал Джамаледдин, — сын Дадаша. Каково ему без отца?». Но вдруг другая мысль аж до боли пронзила все его существо. Дадаша нет, но его место со временем займет этот вихрастый мальчуган — его плоть и кровь. А кто заменит Джамаледдина? Ну, конечно же, тот ребенок, которого вот уже третий месяц носит под своим сердцем Гюляра.

Бригадир вздрогнул, точно кто-то неожиданно полоснул его кнутом, и, предупредив Гюльбалу о том, что на время отлучится, торопливым шагом направился к дому своей звеньевой. Запыхавшись от быстрой ходьбы, он вбежал в сад и остановился как вкопанный. Гюляра, размахивая вилами, неистово вопила. Все ее платье было забрызгано кровью, глаза горели безумным огнем, а выбившиеся из-под косынки волосы делали ее похожей на ведьму. Джамаледдин не на шутку перепугался: уж не тронулась ли умом женщина, которую он собирался признать принародно своей второй женой, несмотря на то, что двоеженство не разрешалось законом.

Размазывая слезы по лицу, Назиля рассказала о том, что, уходя на работу, забыла закрыть овчарню, и недавно родившийся ягненок вышел во двор. Знакомясь с окружающим его миром, он случайно забрел в тот уголок, где на цепи сидел старый Алабаш. Перепутав его с матерью, ягненок стал искать соски, и Алабаш, не ожидавший подобного визита, набросился на несчастное животное. Увидев это, Гюляра схватила вилы и кинулась на Алабаша, но это только разозлило пса, и тот загрыз едва познавшего мир ягненка. Гюляра била вилами собаку до тех пор, пока та не испустила дух, истерично выкрикивая:

— Так тебе! Будешь знать, как трогать то, что тебе не принадлежит!

Обессилив, она опустилась на землю и окровавленными руками провела по лицу. Джамаледдин не узнавал ее. Такая маленькая, хрупкая, а сколько в ней оказалось силы, сколько злости и жестокости! Он молча оттащил изуродованного ягненка в дальний угол сада, закопал его и присел на старый пень, чтобы разобраться со своими чувствами. Возле Гюляры суетилась Бирджагыз, прибежавшая на крики.

— Я думала, дом провалился... кто бы мог подумать... Грех-то какой тяжелый, — взволнованно говорила она, поглаживая дрожащую мелкой дрожью Гюляру. — Тебе ли в твоем положении собаку убивать, да еще, когда она прямо в глаза смотрит? Пятьдесят лет живу на этом белом свете, а подобного еще не видела.

— И не увидишь больше, — охрипшим голосом проговорила Гюляра и тихо заплакала.

Бирджагыз увела ее в дом, напоила чаем, попыталась успокоить.

— Неделю не появлялся после того как узнал, что это я расцарапала в кровь лицо его благоверной жены, — сказала вдруг Гюляра. — Целую неделю.

— Ну не вечность же, — спокойно ответила Бирджагыз. — А вообще-то, мужчины — ненадежное племя. Из-за них вообще не стоит убиваться, такую собаку зря загубила. Да плюнь ты на него. Зачем он тебе нужен? Жена, дети, два дня там, один день здесь. Ты же извелась вся, на тебя страшно смотреть.

Гюляра молчала. Она думала о том, что будет с ней, если Джамаледдин насовсем уйдет к Гюльвары. За то время, что он жил в ее доме, маленькая вдовушка так привыкла к тому, что не нужно больше колоть дрова, выгонять по утрам скотину из хлева, тянуть как жилу ведра из глубокого колодца. Все эти обязанности Джамаледдин сразу же взял на себя, тем самым дав Гюляре возможность почувствовать себя настоящей женщиной. И разве теперь всего этого можно было лишиться?!

— Я не смогу без него жить! — сказала Гюляра таким страшным голосом, что Бирджагыз тут же заголосила:

— Ай Джамаледдин, эй! Куда ты запропастился? Не видишь, человеку плохо!

— Ничего с ней не случится! — буркнул Джамаледдин, появляясь из-за густых кустов ежевики.

— А ты хотел, чтобы случилось, — нервно засмеялась Гюляра. — Так вот, зря надеялся. Я крепкая, справлюсь. И сына сама растить буду, а про отца скажу ему, когда подрастет, что карагаджем его убило случайно. А ты иди к своей Гюльвары, иди, а то старухе без тебя скучно...

Бирджагыз укоризненно посмотрела на свою сводную сестру, в душе не одобряя ее поведения. Разбивать чужие семьи было не в ее правилах. Она хотела остановить Гюляру, но та распалилась так, что не обращала внимания ни на сводную сестру, ни на бригадира. Но Бирджагыз заметила, что чем сильнее Гюляра бранила Джамаледдина, тем удобнее тот устраивался на цветных подушечках, разбросанных по паласу. Вдруг он заговорщически подмигнул ей, и Бирджагыз поняла, что пора уходить. Проводив взглядом родственницу, Джамаледдин спокойно сказал:

— Я есть хочу, что у нас на обед?

— Обед?! — взвилась Гюляра. — Обед?! Да ты, я вижу, надо мной издеваешься! У тебя для этого есть законная жена, пусть она тебя обедами кормит. Осрамила меня при людях... Сама бог знает чем в молодости занималась, вся деревня об этом говорила. Пусть век тебя благодарит, что позор ее покрыл.

Джамаледдин молча слушал, играя желваками. Его задело за живое, что Гюляра так нелестно отзывается о женщине, с которой он прожил одной семьей более 20 лет, но сейчас говорить об этом ему не хотелось. Гюляра была так возбуждена, что все равно ничего не поняла бы. Он медленно достал из кармана рубашки пачку сигарет, вынул толстыми большими губами одну и спустился в глубоком раздумье во двор, ухоженный его стараниями.

Как, однако, странно сложилась его жизнь. Разбилась на два русла именно тогда, когда все казалось упорядоченным, устоявшимся, не подвластным переменам. Мысли унесли его на своих быстрых крыльях в молодость. В тот год, когда он вернулся из армии, в Карагадже было особенно много свадеб. Даже осенью в самый разгар полевых работ по вечерам то в одном, то в другом дворе допоздна громко звучала музыка, под занавес которой раздавались ружейные выстрелы. Джамаледдин, истосковавшийся по родным краям, ходил на все свадьбы и везде встречал Гюльвары — крепкую краснощекую девушку с красивыми черными глазами. Доводилась она ему дальней родственницей. В Карагадже все так или иначе связаны кровными узами. Гюльвары любила танцевать и почти не выходила из круга, чем вызывала всевозможные кривотолки и сплетни. Поначалу Джамаледдин не обращал внимания на красиво танцующую девушку. Но однажды, заметив, как жарко и призывно смотрит на него Гюльвары, усмехнулся.

На той свадьбе, по обыкновению, началась заварушка. Но безобидная вначале, она завершилась серьезной дракой, во время которой в ход пошли ножи. Джамаледдин бросился разнимать разгоряченных выпивкой парней и наткнулся на острое лезвие, впившееся в его ладонь. Гюльвары подбежала к нему, схватила его за окровавленную руку и потащила в сторону реки. Джамаледдин был пьян, как и все мужское население Карагаджа, побывавшее на свадьбе, возбужден дракой, а Гюльвары так старательно пыталась остановить кровь, вытекавшыую из глубокой раны, и была так близко от него... Это потом он узнал о том, что она на целых шесть лет старше...

Пастбище находилось на приличном расстоянии от села, далеко в горах. Настала очередь Джамаледдина пасти колхозное стадо. В полдень к нему прибежала Гюльвары и сообщила о том, что ждет ребенка.

— Какой стыд! Теперь мне в деревне не жить! Возьми меня в жены, потом бросишь, уйдешь, слова не скажу, только сейчас не оставляй меня одну с моим позором... Иначе я утоплюсь или сожгу себя. Клянусь богом, сожгу! — сквозь слезы причитала девушка.

Вот тогда Джамаледдин и заявил отцу, что решил жениться.

— Гюльвары?! Да ты с ума сошел! — кричал тогда старый Ханали. — Или ты не знаешь, какая о ней по деревне слава идет?

— Не разрешишь — умыкну. У меня другого выхода нет, — стоял на своем Джамаледдин.

Ханали сверкнул глазами, схватился за ремень. Пикеханум закричала в голос, держа супруга за руку, готовую опуститься на их любимого сына.

— Эх, ты! — только и проговорил Ханали. — Все карагаджские парни увивались возле нее, как возле бочки с медом, а влип, оказывается, мой собственный сын. Надо же было, чтобы этот позор пал именно на мою голову.

Ханали вдруг вспомнил, как сам в молодости украдкой бегал к Алме, матери Гюльвары. А что тут особенного. К ней так же украдкой полдеревни ходило.

— Не бывать этому, иначе ты мне не сын, — глухо сказал он, но свадьбу Джамаледдину все-таки справил.

Не пышную, как полагается для старшего сына, но и ашуги пели, и баранов резали.

А вот в свой дом невестку Ханали не пустил.

— Живите пока у Алмы. А я вам денег на новый дом дам и отстроиться помогу, — пообещал тогда Ханали и, наверное, слово свое сдержал бы, но спустя три месяца внезапно умер от удушья...

— Назиля! Назиля! Скорее сюда! Где тебя носит? — вдруг закричала Гюляра. Джамаледдин бросил недокуренную сигарету и побежал к дому. Гюляра, согнувшись от боли, сидела на полу... в луже крови.

Все женщины Карагаджа, готовившиеся стать матерью, обращались за помощью к Гюльвары.

— Ни за что не пойду! Пусть умрет как собака! — кричала жена бригадира, узнав, зачем вернулся домой Джамаледдин. — Постесняйся, у тебя ж седина на висках, завтра твою дочь сватать придут, а ты за чужой юбкой волочишься. И не проси. Беги в соседнюю деревню, как она побежала, когда ты болел. Беги, если она тебе так дорога. А я не пойду, да простит меня Аллах!

Джамаледдин смотрел на свою жену и вспоминал те далекие годы, когда она была удивительно пленительной. Куда подевалась ее красота? Это щербатое стареющее лицо, крупный с картошку нос, скуластые щеки, синяя вытатуированная родинка на лбу...

— Ну, что уставился? В первый раз видишь? Не теряй времени! Кровотечение в первые месяцы беременности — знак недобрый. Спеши в Покровку, она же ради тебя своих ног не пожалела!

Джамаледдин рванулся к стойлу. Он был уже в седле, когда Гюльвары преградила ему дорогу.

— Не пущу! — прошипела она, точно змея.

Джамаледдин хладнокровно и безжалостно хлестнул ее кнутом и выехал со двора...

§

Назир вернулся с курорта посвежевший, веселый и первым делом решил навестить Лейлу, помня о том, что она спасла от смерти его сына. Он купил на толкучке для учительницы забавную шкатулку, в янтарную крышечку которой был каким-то образом замурован настоящий краб. Смотрелась эта вещица очень оригинально и, несомненно, должна была понравиться девушке.

— А она у Бирджагыз, — приветливо сказала Балабегим, радуясь тому, что столь почтенный в деревне аксакал заглянул к ней в дом.

В последнее время она не могла похвастаться хорошим настроением, а все из-за той новости, которую ей сообщила несколько дней назад Махиля. Девушка три ночи подряд не смыкала глаз в ожидании похитителей невесты, а они, казалось, просто подшутили над ней. Измученная бессонницей и подозрениями, Махиля раскрылась матери, через каждое слово прося у нее прощения.

— Вы мудрый человек, Назир ами, — сказала она, подавая гостю янтарного ленкоранского чая, — старейшина нашего рода. Кому как ни вам я должна рассказать о своих тревогах...

Дед Назир сморщился: не очень-то ему хотелось после замечательного отдыха вникать в сельские проблемы. Он вполуха слушал излияния Мухтара о пропавшей пиле и ночном посетителе, равнодушно отнесся к тому, что Фазиль ушел от семьи к девчонке, всего лишь традиционным «Аллах рехмет элесин» отреагировал на весть о смерти Сакины. А все потому, что еще находился в полном плену беззаботно проведенных дней и вовсе не желал возвращаться на землю. Но когда из уст Балабегим, словно птичка, вылетело имя Лейлы, он сощурил и без того маленькие глаза и впился ими в супругу своего двоюродного брата.

— А при чем тут Лейла? — строго спросил он.

Дед Назир был признанным шутником Карагаджа, но когда в его голосе звучал металл, сельчане разговаривали с ним только чистосердечно.

Балабегим набрала в легкие воздух, напоенный запахов трав и цветов, и торопливо, не давая возможности перебить ее, заговорила:

— Зиярат и Вагиф собирались три ночи назад умыкнуть тайком Лейлу. Они даже моей дурехе платок газовый подарили, чтобы та на ночь дверь не закрывала ключом.

— А Лейле известно об этом? Согласие ее есть или нет? — зарычал Назир.

— Ничего она не знает, дочка хотела ей все выложить, да Зиярата испугалась. Уж чем он ей пригрозил, не знаю... — ответила Балабегим и от страха перед старцем побледнела как полотно.

Дед Назир недовольно крякнул, посмотрел исподлобья на женщину, отпил чая и спокойно сказал:

— Это не дело, как можно без согласия девушки ее умыкать? Такое воровством называется, и делается только из чувства непримиримой вражды. А мне казалось, что Вагиф по-настоящему влюблен в учительницу... Знаешь, чем меня огорошил мой стервец? Он заявил, что Вагиф собрался жениться на Марал, дочери Дадаша, и даже фотографии показал, где они в обнимку стоят.

Балабегим остолбенела. Какая еще Марал? Вся деревня только и сплетничала о любви учительницы и Вагифа, то осуждая, то защищая ее.

— Это опять козни вашего сына, — сказала Балабегим и осеклась.

Больше недели Лейла вообще не произносила имени Вагифа. Не появлялся и он в окрестностях их дома.

— Пойду-ка я к Мирвари, начнутся дожди, не выберусь. А эту вещицу передай от моего имени Лейле. Кстати, я Сиявуша на курорте видел с женой. Вот люди, девчонка здесь, а он на курорте кейфует. Даже не спросил, как она...

(Продолжение следует)


<-- назад  •  на главную -->>