• Мужчины и время

ПУСТЬ ГУСЛИ
ВМЕСТЕ С ТАРОМ
УНОСЯТ
НАШУ ГРУСТЬ...

Ему никогда не давали его лет. Не дают и сейчас, когда Николаю Хатунцеву, известному бакинскому поэту, вот-вот исполнится 70. Ведь он по-прежнему полон творческих сил. Вот разве только былой энергии за последние месяцы, оказавшиеся для него весьма нелегкими, поубавилось.

— Простите, Николай Борисович, что приходится именно с этого начинать беседу, но, конечно, сейчас вам особенно тяжело: недавняя утрата жены Веаны Георгиевны — поистине незаживающая рана, да и собственное здоровье заметно пошатнулось.

— И все же, хотя мне и в самом деле непросто, очень хотелось бы завершить в ближайшее время работу над очередным своим поэтическим сборником, но, очевидно, сроки его выпуска теперь вынужденно придется отодвинуть.

— А ведь это будет уже ваша десятая книга стихов, при том, что первая вышла почти четверть века тому назад.

— Да, еще в 1978 году. Поразительный поэтический мир распахнулся передо мной еще в детстве, а первые стихи появились на свет лет в четырнадцать. Ну а потом, если не ошибаюсь, в 1948 году мы с товарищем как-то решили заглянуть на «литературные четверги» в здании Союза писателей, где председательствовал Абрам Плавник, а среди участников можно было встретить Иосифа Оратовского, Вячеслава Зайцева, Варвару Земмель (Константинову), Владимира Лаптева... Впрочем, здесь мы побывали раза два, не более. Но когда был объявлен поэтический конкурс в ознаменование Победы, именно мы вдвоем с тем же приятелем Виталием Колмановским оказались в числе лучших, поделив второе-третье места. А первой ласточкой в печати стало мое стихотворение, появившееся в газете «Молодежь Азербайджана» в 1964 году. Откровенно говоря, в этот период писалось как бы в «полустол», особого стремления публиковаться не было.

— Тем более, что вначале ваша профессиональная деятельность с литературой напрямую в общем-то связана не была.

— Унаследовав специальность от отца-юриста, я проработал в органах правопорядка недолго, решив сосредоточиться на литературной работе. И вот с тех пор, с 1965 года, я готовлю к печати рукописи в издательстве Национальной академии наук — ныне в качестве ведущего редактора. Должен сказать, что, хотя поступающие ко мне работы охватывают едва ли не все фундаментальные научные направления, в душе я все же всегда тяготел к общественным дисциплинам.

Что же касается собственных стихов, то регулярно работать над ними я стал с подачи Владимира Кафарова. При редактировании очередной, подготовленной им к выпуску в нашем издательстве «Элм» книги переводов ашуга Алескера Володя вдруг вспомнил о моих стихах и попросил показать ему подборку. Глубокой ночью у меня дома вдруг зазвонил телефон, и в трубке прозвучало в характерной для Кафарова манере: «Старик, колоссально!» А чуть позже именно он мне по-дружески посоветовал: «Знаешь, ты уже перерос газетные публикации, пора издавать книжку». И когда она была готова, сразу дал на нее в издательство положительный отзыв (как и Владимир Портнов). Вот так и вышел в свет в «Азернешре», правда, немного «полежав», мой первый поэтический сборник «Восхождение».

— Дальше, согласитесь, уже проще, по накатанной колее?

— Пожалуй, соглашусь. В то время сложилась неофициальная практика, позволяющая начинающему автору примерно раз в три года издавать свою книгу — маститым, разумеется, не возбранялось и чаще. Так вот и появились один за другим мои сборники «Связь времен», «Свет» и «Донести огонь». В переломные же 90-е годы печататься стало проще простого. Да, с постоянным поиском финансов, но уже без цензурных и других каких-либо ограничений. Как результат новых условий книгопечатания — мои книги «Единение», «Голоса», «Товарищ, верь!», «Любимый портрет» и «Смотрите вверх!» Но, с другой стороны, отсутствие рецензентов и редакторского контроля вызвало массовое появление явно графоманских изданий. И это очень печально. Впрочем, таковы нынче книгоиздательские реалии уже всюду, а не только у нас, в Азербайджане.

— Далеко не каждый поэт сегодня может гордиться тем, что сопутствующий его творческому пути немалый труд как бы «окупил» себя добрыми откликами читателей и критики. Что же в свое время было заложено в фундамент будущего здания?

— Как и большинство людей, я воспитан на мировой классике, и, безусловно, на меня оказало влияние творчество Ахматовой, Антокольского, Шефнера, Жигулина, шестидесятников Евтушенко и Рождественского. Еще в детстве я перечитал все, что только было возможно. И это естественно, поскольку заведовала городской библиотекой имени Короленко моя мама Елизавета Петровна.

— Вы, я знаю, коренной бакинец.

— Мое детство прошло в до сих пор сохранившемся доме на пересечении улиц Персидской (позже Полухина, ныне Мухтарова) и Гимназической (Толстого). А родился я 30 июня 1932 года в Баку, куда отец, научный работник, прибыл из Саратова, откликнувшись на тогдашний призыв «поднимать науку на былых царских окраинах». Если же копнуть поглубже, то род наш славен в основном купечеством из Серпухова, где Хатунцевы проживают до сих пор. Кстати, наша фамилия (раньше она писалась через «ов»), вполне вероятно тюркского происхождения. А теперь поглядите в этот старинный «Месяцеслов», хранящийся в нашей семье еще с ХIХ века и начатый записью о рождении 21 апреля 1826 года моего прапрапрадеда Николая Степановича. Ну а мой дед Николай Николаевич, будучи действительным статским советником, а значит, и потомственным дворянином, занимал довольно высокий служебный пост, в частности, участвуя в руководстве строительством знаменитой Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД).

— И что же в свете всего высказанного питает творческую фантазию русскоязычного поэта Азербайджана?

— У нее «две струи, два истока, два корня». С одной стороны, любовь к родной азербайджанской земле, с другой — глубокое чувство и к России, а главное — искреннее стремление не обрывать «нить дружбы». Кстати, готовящаяся к печати книга называется «Лицом к России». Не скрою, мне было особенно приятно в свое время оказаться победителем проведенных в Азербайджане поэтических конкурсов в честь 100-летия со дня рождения Есенина и 200-летия Пушкина.
 

Пускай звенит струна!

Пусть гусли вместе с таром

Уносят нашу грусть,

Как вешняя вода.

Как волжская волна

Сливается с Хазаром,

Так судьбы наши пусть

Сливаются всегда!
 

— Обращает на себя внимание и то, что заметное место уделено в ваших стихах т. н. «Живой этике».

— Философская лирика, пронизанная раздумиями о времени, пространстве, человеке, написана частично под воздействием учения Рерихов. А помогла мне в свое время обратить на него внимание моя ныне покойная сестра Елена Борисовна. Этот цикл, в частности, включен и в фундаментальный альбом- монографию «Держава Рериха».

— А переводы? У вас ведь эта творческая сторона — не доминирующая. Тем более, что по сути предмет вашей переводческой работы в основном один — Низами.

— В моей жизни особое место занимает знакомство с выдающимся ученым-низамиведом, доктором филологических наук, заслуженным деятелем науки Рустамом Алиевым. В свое время, участвуя в организации юбилейных торжеств 1981 года, профессор Алиев проделал просто гигантскую работу: было издано все наследие Низами, причем и в подстрочниках, и в поэтическом изложении как на азербайджанском, так и на русском языках. Подготовил он также целый ряд монографий, статей в периодике и т. п. Я познакомился с ним в процессе редактирования одного из научных журналов. Именно это знакомство и подтолкнуло меня начать работу над переводами Низами. Переводил я только лирику — более 50 газелей, кит’а и рубаи, а также некоторые начальные главы из поэмы «Лейли и Меджнун». Ну и следует присовокупить к этому перечню стихотворную главу из «Мунис-наме» Абу-Бакра ибн Хосрова ал-Устада — видного современника Низами. Отрадно, что мои переводы выдержали многократную проверку временем, войдя в целый ряд изданий, в том числе и самых авторитетных.

— А знаете, Николай Борисович, когда я впервые много лет тому назад услышал о вас и прочитал в газете, это относилось скорее к вашим ранним шагам не на поэтическом, а на шахматном поприще.

— Мой отец хорошо играл в шахматы и научил меня им, когда я еще не умел ни читать, ни писать. В 1945 году я сыграл в первенстве Баку среди школьников и занял четвертое место. А через три года я уже был чемпионом города. И меня включили в сборную республики, отправившуюся на юношеский командный чемпионат СССР 1950 года. Причем я играл на первой доске и свел вничью партии с будущими чемпионом мира Спасским и гроссмейстером Лутиковым, выиграл у таких довольно известных шахматистов, как Коц и Юхтман. Выступая затем за «Буревестник», стал кандидатом в мастера. Потом временно от шахмат отошел. Но в 70-е годы опять стал играть — уже за сборную Академии наук. Вместе с товарищами по команде часто выезжал на шахматные фестивали в Прибалтику. И вот совсем недавно — год назад — тряхнул стариной, победив в турнире работников издательства «Азербайджан». Кстати, у поэзии и шахмат есть нечто общее — перебор вариантов.

— Вы уже несколько лет успешно руководите «Родником» — литературным объединением при «Вышке», созданным в начале 60-х годов прошлого века по инициативе и при непосредственном участии тогдашнего генерального директора «Азнефти» Али Джаббаровича Амирова.

— Должен отметить, что это единственный литературный клуб, действующий при редакциях газет. И хорошо, что «Вышка» смогла сохранить это литературное объединение. Кстати, недавно у него появился собрат — «Нефтчи ЃдЃби мЃ‡лис», которому 6 июля этого года исполнится три года. Пользуясь случаем, хочу поздравить его руководителя — нефтяника-поэта Замеддина Гамишаева с этим юбилеем.

Количество желающих принять участие в заседаниях «Родника» растет, и нас уже обычно не хватает времени на обсуждение всех стихотворений. Отрадно, что наиболее перспективные участники объединения уже достойно зарекомендовали себя и хорошо известны читателям — прежде всего «Вышки», регулярно предоставляющей им свои страницы. Кстати, под эгидой газеты в 1968, 1998 и 2001 годах увидели свет поэтические сборники, составленные из произведений членов «Родника».

— А вы верите в грядущую поэзию? Быть может, ее золотой век уже миновал, сохранившись лишь в прошлом?

— Поэзия вечна. Ведь еще в древнейшие времена люди пытались выразить свои мысли в ритмизованной форме. Да, сейчас в поэтическом мире как бы царит безвременье. Но это своеобразный переходный период. Наступит отрезвление. Поэтический маятник качнулся в одну сторону, и поэтому он неизбежно вернется... Поэзия отвечает внутренним потребностям души. Недаром Низами в поэме «Сокровищница тайн» говорит о преимуществе стихотворной речи над обычной.

— С наступающим вас юбилеем, Николай Борисович! И, может быть, вы что-нибудь подарите читателям из еще неопубликованного?

— Спасибо. Тогда, быть может, стихотворение «Журавли» из готовящейся книги — в духе темы, характерной для многих поколений поэтов, включая Шиллера и Вагифа...

ЖУРАВЛИ

Лес в апреле прозрачен и гол.

Снег повсюду почти что сошел.

Только в ельниках, в синей тени

Чуть искрят голубые огни.

Там полосками рыхлыми он

Доживает свой век, обречен.

Тишина удивительна. В ней

Блики солнца и шорох теней,

Иль то соки тугие порой

Убыстряют свой ход под корой?

Лес молчит, заколдован и тих,

Звонких птиц не слыхать позывных,

Но нарушил молчание вдруг

Так знакомый томительный звук.

Поглядел: средь небесных равнин

Журавлиный колеблется клин.

Видно, как выгребает с трудом

Их вожак. Недалек уже дом.

И усталые птицы в строю

Озирают отчизну свою —

Лес, болото да мхи под крылом.

— Долетим, долетим, доживем!

Нам осталось так мало. Вперед! —

И спешит журавлиный народ,

Перестраиваясь на лету...

И от зависти кисло во рту.

Где теперь мой очаг? Где мой дом?

Как скажу: «Долетим, доживем?»

Подготовил Р. МИРКИН.