• Зарубежные корреспонденты «Вышки»

Александр
СИНЕНЬКИЙ.
Прага.

ГИБЕЛЬ ФЕВРАЛЬСКИХ ТРИУМФАТОРОВ

В ноябре 1952 г., едва успев переварить более чем успешное выступление своей команды на Олимпийских играх в Хельсинки, где спортсмены страны получили 7 золотых медалей, Чехословакия была потрясена судом над «руководителями антигосударственного заговорщицкого центра». Все 14 человек, восемь дней выслушивавшие чудовищные обвинения и безропотно признававшиеся в инкриминируемых им измене родине, саботаже, подготовке и осуществлении убийств, были высокопоставленными членами Коммунистической партии Чехословакии, а возглавлял список обвиняемых генеральный секретарь ЦК КПЧ в 1945 — 1951 гг. Рудольф Сланский.

Процесс, транслируемый по радио и подробнейшим образом освещаемый в прессе, проходил в обстановке ледянящего спокойствия в зале и кипения страстей за его стенами. Взбудораженное население требовало жесточайшим образом покарать «заговорщиков», из трудовых коллективов в адрес суда и ЦК партии тысячами поступали резолюции, смысл которых был прост и страшен: «Собакам — собачья смерть!» Суд заседал недолго и вынес 11 смертных приговоров.

По традиции, берущей начало в старых, классических революциях, могилы «врагов народа» не сохранялись. Ранним утром 3 декабря

1952 г. в течение получаса все 11 приговоренных были повешены во дворе Панкрацкой тюрьмы в Праге. Последними словами смертников были здравицы в честь Коммунистической партии и Советского Союза. Сланский произнес: «Я получаю то, что заслужил». Казнь прошла рутинно, без инцидентов. Потом тела кремировали, а через месяц прах казненных в бумажных мешках был вывезен сотрудниками госбезопасности за Прагу и высыпан посреди поля на обледенелый асфальт автострады.

Корни процесса

В конце сороковых годов в мире уже вовсю бушевала «холодная война». Европу властно разделил железный занавес, а на востоке от него коммунисты стали последовательно выкорчевывать из своих рядов «окопавшихся предателей». В подавляющем числе случаев жертвы большой чиcтки не были отступниками, тем более «шпионами и агентами империализма». Однако, как всегда и везде, революция уже начинала пожирать своих детей, и в той обстановке достаточно было неосторожного слова, случайного письма, нечаянной встречи, чтобы попасть под подозрение и, как следствие, в гигантскую мясорубку репрессий. Очень часто, чтобы не останавливать спектакль, заказанный и режиссируемый из Москвы, факты подтасовывались, деяния инсинуировались, а признания выбивались силой.

Процесс над чехословацкими «заговорщиками» оказался не первым в ряду подобных, но он был самым крупным и самым звонким. Нигде больше коммунисты не выщелкивали из своей обоймы руководителей такого уровня.

Подготовка к пражскому процессу века началась в конце 1949 г. Только что как «враги и изменники» были казнены в соседней Венгрии министр иностранных дел Ласло Райк, в Болгарии — заместитель председателя правительства и секретарь ЦК Трайчо Костов. В Будапеште допрошенные с пристрастием люди показали, что их «преступные» связи охватывают и Чехословакию, впервые были названы имена будущих пражских «заговорщиков». В Праге вскоре начались аресты.

Одним из первых в октябре

1949 г. был арестован Эвжен Лебл, замминистра внешней торговли. Затем настал черед министра иностранных дел Владимира Клементиса. Он был схвачен неподалеку от резиденции МИД в Чернинском дворце и с завязанными глазами увезен якобы американскими агентами в Западную Германию. Здесь ему предложили «политическое убежище». После его категорического отказа и протестов «Германия» сразу превратилась в Чехословакию, а «американцы» — в сотрудников безопасности, которые препроводили его в тюрьму.

Дело, однако, развивалось неспешно. В середине 1950 г. Москва отозвала из Праги советников от КГБ Лихачева и Макарова (Лихачев был впоследствии расстрелян по делу Берии) и назначила нового руководителя спецприсутствия в Чехословакии — Владимира Боярского. Через несколько недель тот вычислил главу «антигосударственного заговора».

Им временно был признан секретарь крайкома КПЧ в Брно Отто Шлинг. Причем если словак Клементис должен был представлять в заговоре «буржуазных националистов», то еврей Шлинг обозначал в нем «сионистское» участие. Шлинга поначалу просили рассказать все по-хорошему, а после того как он ничего «хорошего» не выдал, его стали изводить допросами и избивать. Однако и через месяцы он не мог поведать о том, чего не было. Только после заботливых подсказок, находясь на грани нервного срыва, он, наконец, назвал «большого» человека, который был «подлинным руководителем заговора», который назначал своих людей на высшие государственные посты, имел обширные связи с «врагами социализма» и планировал свержение социалистического строя. Имя «большого» человека было Рудольф Сланский, генеральный секретарь Коммунистической партии Чехословакии!

К моменту ареста Сланского в тюрьме находились уже все фигуранты будущего процесса. Шел уже 1951 год, и к «заговору» были притянуты даже люди, начинавшие «раскручивать» это долгое дело, в том числе Карел Шваб, заместитель министра национальной безопасности. К Сланскому подбирались осторожно. Нужно было еще преодолеть сопротивление председателя партии Клемента Готтвальда, который Сланского знал с 20-х годов, называл его по-приятельски Рудя, и который не мог поверить в измену человека, бывшего с ним бок о бок больше 20 лет. Однако еще больше, чем верил себе, Готтвальд боялся Сталина.

Опасаясь, что его самого назовут врагом народа, он в конце концов дал добро на арест. Говорят, что перед этим Готтвальд имел неприятный разговор с прилетевшим из Москвы инкогнито Анастасом Микояном. Тот привез письма, доказывавшие подготовку бегства Сланского на Запад (как оказалось впоследствии, сфабрикованные КГБ).

Генеральный секретарь

Рудольф Сланский (Зальцман) в это время был вторым человеком в Чехословакии. Выходец из провинциальной еврейской семьи, уже в 20 лет он стал членом компартии. В 1929 г. он вместе с Готтвальдом стал выразителем той внутрипартийной линии, которая была нацелена на жесткую классовую борьбу и верность сталинскому социализму. Тогда через несколько месяцев после V съезда КПЧ Готтвальд на заседании парламента ни более ни менее заявил: «Мы ходим учиться к русским большевикам в Москве, как вам свернуть шеи. Вы ведь знаете, что русские большевики в этом большие мастера».

С конца тридцатых годов Сланский жил с семьей в Москве и работал в чехословацкой секции Коминтерна. Во время войны в Москве у него родился второй ребенок, дочь Надежда, которая младенцем была бесследно похищена неизвестными. В 1944 г. вместе с Яном Швермой он был переправлен в Словакию для организации там антифашистского восстания и руководства им. После разгрома восстания принимал участие в тяжелом отступлении в горах, во время которого Шверма скончался от переохлаждения (на процессе эта смерть будет поставлена Сланскому в вину).

Будучи генсеком КПЧ, Сланский так же, как его будущие товарищи по скамье подсудимых, принимал самое активное участие в событиях февраля 1948 г., когда коммунисты инициировали смену в стране конституционного строя и установление собственной диктатуры. Он тогда выступал как самый радикальный из коммунистических лидеров, превосходя в этом и самого Готтвальда. В частности, он требовал вообще запретить в стране все партии, кроме своей, а когда в Израиль стали

отъезжать евреи, он, будучи сыном деревенского торговца и евреем, настаивал, чтобы переселенцы брали с собой только личные вещи.

По приходе к власти коммунисты развернули в стране невиданные репрессии. За 5 последующих лет было осуждено более 100 тысяч человек, 40 тысяч из них - на сроки свыше 10 лет. Были учреждены лагеря принудительных работ, для попадания в которые было достаточно только решения органов безопасности. С осени 1948 г. в Чехословакии начались политические процессы, до конца 1952 г. было вынесено 233 смертных приговора, 178 из которых были приведены в исполнение. Сланский был организатором кровавой расправы над генералом Гелиодором Пикой и так называемой Директорией чехословацкого сопротивления во главе с Миладой Гораковой. Парадоксально, что он стоял и у истоков процесса, который привел его к гибели.

Ангелом Сланский, безусловно, не был. Он был жестким и очень фотогеничным, непривычно улыбчивым политиком, представительным, высоким, рыжеволосым мужчиной, любящим, внимательным мужем и отцом (после войны в дополнение к сыну Рудольфу у него родилась еще одна дочь Мария). Летом 1951 г. Сланский пережил свой высший взлет, за которым последовало мгновенное и сокрушительное падение.

В конце июля в стране было пышно отмечено его 50-летие. Президент Готтвальд, уже написавший Сталину, что Сланский будет убран со своего поста, наградил последнего Орденом социализма, был выпущен сборник избранных статей и выступлений Сланского под названием «За победу социализма», пресса была заполнена приветственными статьями, юбиляра буквально завалили поздравлениями и подарками. Через месяц та же пресса сообщила, что «товарищ Сланский, который до сей поры исполнял обязанности генерального секретаря партии, перейдет на другую ответственную государственную работу», а должность генсека упраздняется. Сланский был назначен заместителем председателя правительства, но пробыл в этой должности только 50 дней.

Его последний год

Его взяли в лучших традициях коммунистических арестов. 23 октября Сланского впервые за многие годы не позвали на день рождения президента. Зато через день пригласили к председателю правительства Антонину Запотоцкому на ужин в честь отъезжающих советских специалистов. После ужина Запотоцкий долго не отпускал Сланского с супругой, показывал им свою виллу, рабочий кабинет.

Супруги вернулись домой за полночь, сад и дом были не освещены. Когда во тьме они прошли в зал, неожиданно раздался топот тяжелых ботинок и зажегся свет. Подскочившие со всех сторон сотрудники госбезопасности скрутили обоим руки, у стены стояли люди с нацеленными автоматами. Жена Сланского кричала, пока ей грубо не заткнули рот, сам Сланский, когда его уводили, не мог произнести ни слова.

В тюрьме он сразу написал письмо Готтвальду. Потом оно вернулось назад, Сланскому передали на словах, что руководство советует ему лучше рассказать о своих преступлениях. Подготовкой к процессу руководила уже третья смена советских советников во главе с Алексеем Бесчасновым. Сланского ломали на бесконечных изнурительных допросах. В камеру вместе с ним под видом арестанта был посажен агент ГБ, задачей которого было не оставлять сокамерника в покое, мешать ему и всячески склонять к признанию. Через два месяца подсадной агент сообщил, что сил у Сланского не осталось и что он близок к помешательству.

В конце января 1952 г. бывший генсек предпринял первую попытку самоубийства. Во время допроса он попросился в туалет, а когда следователь вышел из кабинета, закрыл дверь за ним на ключ. Оставшись один, Сланский взломал ящик стола, надеясь найти там пистолет. Оружия в столе не было. Тогда он повесился на оконной раме на шнуре от сигнала тревоги. Между тем охрана взломала дверь, а прибежавший врач спас Сланского, сделав ему искусственное дыхание и несколько уколов. Врача за это потом наградили.

После этого генсек сидел на допросах в наручниках с цепью на шее, которая не давала ему возможности двигаться. Он уже не сопротивлялся и понемногу стал участвовать в игре, которую ему навязывали. В мае Сланский еще раз попытался покончить с собой. В камере он стал биться головой о батарею отопления, наблюдатель немедленно открыл дверь и оттащил его. На Сланского надели смирительную рубашку и накачали успокоительными до бессознательного состояния. Потом он сломался и стал принимать на себя вс‰, что ему инкриминировали.

Летом 1952 г. вс‰ было завершено. Сланский и другие «сознались» во всем. Бесчаснов сообщил в Москву, что все 14 заключенных, идущих по делу «заговорщицкого центра», готовы предстать перед судом. Несколько месяцев перед ним будущие подсудимые «отдыхали», их усиленно подлечивали, подкармливали, держали на транквилизаторах и обещали вс‰ возможное, если они, как на допросах, повторят в суде заученные роли.

Процесс можно было начинать.

Судилище

Перед настоящим судом прошла еще «генеральная репетиция». В ней приняли участие все: судьи, государственные обвинители, защитники и, конечно, обвиняемые. Последним вдалбливали в головы, чтобы они и думать не смели как-то изменить запланированное течение процесса. Микрофоны мгновенно будут отключены, а сами они наказаны.

За ходом суда следили из соседней комнаты сотрудники ГБ, сверяя доносившиеся речи с имевшимся у них текстом. При малейших отклонениях они включали лампочку перед судьей, который останавливал заседание. Процесc транслировался с 15-минутным опозданием против того, что происходило в зале, хотя иллюзия прямой трансляции была полной.

20 ноября 1952 г. суд начался. Позднее стенограмма его была выпущена Министерством юстиции Чехословакии толстыми, одинаково оформленными томами на языках всех социалистических стран (дабы устрашились все). Там вроде все логично выстроено, соответствует правилам ведения судебных заседаний, однако понять, как могли нормальные люди спокойно наговаривать на себя такое, невозможно.

Например, прокурор говорит Сланскому: «А теперь скажите, в чем заключалась главная цель антигосударственного заговорщицкого центра?» И Сланский заявляет суконным языком, как доклад читает: «Главное, с точки зрения конечной цели, это захват власти в партии и государстве. Для этой цели мы создавали благоприятные условия, активизировали деятельность враждебных элементов на отдельных участках, вели враждебную деятельность, как я уже об этом рассказал, и готовили для себя ключевые позиции» (а то они не достигли ключевых позиций!). Заместителя министра обороны Бедржиха Райцина председатель суда вопрошает: «В чем вы признаете себя виновным?» Генерал ответствует: «Я признаю себя виновным в том, что в 1939 г. ... я вступил прямо на путь гнусного предательства и сотрудничества с немецкими фашистами». — «Как это произошло?» — «Когда меня в апреле 1939 года арестовало гестапо, без колебаний я выдал Юлиуса Фучика и его товарищей по редакции газеты «Руде право» (особенно хорошо здесь, что «без колебаний»).

Процесс шел без отклонений и эксцессов. Судьи и прокуроры атаковали подсудимых вопросами, а те с непроницаемыми лицами заявляли, уточняли, дополняли о своем предательстве, саботаже, измене и прочем. Случился только один казус. Во время допроса Отто Шлинга с него, активно жестикулирующего, свалились брюки, ставшие для него слишком большими. Оставшийся в живых подсудимый Артур Лондон напишет позднее, что «комический вид нашего товарища в исподнем вызвал у нас гомерический истеричный хохот. В первую очередь смеется сам Шлинг, торопливо натягивающий штаны... Сланский хохочет, аж текут слезы..., тело его сотрясается. Смех одолевает и судей... Председатель считает нужным прервать заседание».

Больше ничего отличного от ранее написанного сценария на суде не было. Напичканные, по всей видимости, лекарствами, подсудимые до конца со странным хладнокровием вели свои партии, принимая все, что им вменялось. Страсти бурлили за стенами Дворца юстиции. В четвертый день процесса «Руде право» опубликовало письмо Томаша Фрейки, сына подсудимого Людвика Фрейки. В нем он писал председателю суда: «Дорогой товарищ! Я прошу для своего отца высшую меру наказания — смертную казнь». Старший Фрейка через несколько дней будет повешен, но через год сын покончит с собой (та же газета написала, что он не мог жить с сознанием того, что является сыном предателя).

В конце суда в заключительном слове все подсудимые раскаивались в содеянном и просили для себя самого страшного наказания. Они могли и не делать этого. Все и так уже было предрешено. На заседании политбюро Готтвальд уже вынес вердикт: «Даем 11 шпагатов и 3 раза пожизненное заключение». Трагедия была доиграна до конца.

Реабилитированные и забытые

После XX съезда КПСС и в Чехословакии наступила пора реабилитаций. К 1968 г. в несколько стадий все участники процесса были оправданы и признаны пострадавшими безвинно. Оставшиеся в живых были выпущены из тюрьмы. Уехавший на Запад Артур Лондон выпустил ставшую бестселлером книгу «Процесс», во Франции по ее мотивам был снят фильм с Ивом Монтаном в главной роли.

Из погибших не делали ни героев, ни мучеников во времена социализма и тем более после «бархатной революции». Если имена Гораковой, Пики и других противников коммунистов сейчас все время находятся на слуху, то о погибших февральских триумфаторах почти и не вспоминают. Наверное, это справедливо: пострадавшие сами организовали всесокрушающий смерч революции и сами творили дела, калечащие судьбы и жизни сотен тысяч людей.

Сын Сланского, Рудольф, до 1969 г. был членом КПЧ, потом из партии был исключен и примкнул к диссидентам и противникам социализма в своей стране. В 1990 г. его назначили послом в Москве и до 1996 г. он был немым укором стране, хорошо поспособствовавшей в свое время гибели его отца. Выпадов против России он не позволял и вел свою деятельность по отношению к стране пребывания самым корректным образом. В настоящее время он является послом Чехии в Словакии.