• Роман тысячелетия "Нет мира в садах тучных"	Медина ГАСАНОВА

(Начало в №№ 10, 11, 14, 15, 17, 19, 21, 23, 26, 30, 31, 36, 37, 40, 42 за 2001 год,
2, 3, 6, 8, 10, 14, 16, 18, 21, 23, 26, 31, 33, 37,40,46,50,51 за 2002 год)

Из поездки вернулся Чейльхан, и Бильгейс на радостях приготовила целый казан вязкой рисовой каши на буйволином молоке.

— Ах, как вкусно пахнет! — жадно втягивая в легкие родные ароматы, проговорил младший сын Бильгейс. — Как здесь тихо и хорошо... Знаешь, мама, ни за что не смог бы жить в городе. Шум, пыль, суета, а машин сколько — проходу нет. Только дурак может променять деревню на город.

Бильгейс влюбленно глядела на сына и, внимательно слушая каждое сказанное им слово, наполняла кашей красивую эмалированную кастрюлю, которую ей привез Чейльхан. Сын казался ей посвежевшим, хотя и чем-то озабоченным, но вопросов она ему не задавала никаких. Сочтет нужным — сам все расскажет.

— Знаешь, мама, говорят, хранить пищу лучше в таких кастрюлях, чем в твоих медных казанах, но, вообще-то, я не это хотел тебе сказать...

Отвернувшись лицом к окну, Чейльхан рассказал матери о том, как на Казанском вокзале в Москве встретил русскую девушку Наташу, в доме которой и поселился на время своего пребывания в столице.

— Она попросила совсем немного за постой. Комната, правда, была в уплотнении, но я ведь там только ночевал...

Чейльхан стал так подробно описывать портрет случайной знакомой, что Бильгейс не на шутку взволновалась.

— Уж не хочешь ли ты сказать, сынок, что влюбился?

— Не знаю, мама... Но вот тут болит, — сказал Чейльхан, положа руку на сердце.

— А как же Сума?! Я надеюсь, ты не забыл, что вы помолвлены?

— Ох, не забыл, мама, оттого мне еще тяжелей, — ответил Чейльхан.

И в его голосе прозвучала такая печаль, что Бильгейс не на шутку испугалась.

— Ты хоть подумал о том, что может произойти, если Назир узнает о твоих чувствах? Они ведь с Халыгом только помирились...

Учтиво поздоровавшись с деверем, в сарайчик вошла Марал, и Чейльхан тут же сменил тему разговора, оставив Бильгейс в глубоком смятении.

— Один мой знакомый говорит, что нас, азербайджанцев, в мире больше, чем армян, а в Москве, куда ни ступишь, обязательно армянина встретишь. А самое интересное, знаешь, в чем? Они готовят в ресторанах все наши блюда, а выдают за свои. Я даже книгу кулинарную купил какого-то Похлебкина, где черным по белому написано, что долму, нашу родную долму, армяне в какой-то глубокой древности придумали. Каша, которую ты сегодня сварила, тоже, оказывается, не наша. Представляешь? Надо показать эту книгу Лейле, пусть переведет, а я этому Похлебкину такой ответ напишу, что ему дурно станет!

Чейльхан так взволновался, что взял горячую кастрюлю голыми руками и побежал к веранде, где сидели Назир и Зиярат. Бильгейс вышла вслед за сыном, проводила его задумчивым взглядом, моля Высшие силы о том, чтобы он невзначай не споткнулся, и вернулась в сарайчик, который когда-то служил домом для молодой семьи, а теперь здесь Бильгейс вместе с Марал стряпали и вообще проводили большую часть своего времени, поднимаясь в дом лишь к вечеру — стелить постели на ночь.

— Что, мама, наш Чейльхан русскую жену собирается в дом приводить? Разве мы сможем жить под одной крышей с неверной?! — осторожно спросила Марал, давая понять, что слышала весь разговор.

Бильгейс вздрогнула, невольно подумав о том, как Марал похожа на Зиярата. Из малейшей искорки огонь готовы раздуть.

— Знаешь, дорогая, оставь пока картофель, после почистим, до обеда еще далеко. Давай-ка и мы поедим, каши вон сколько осталось, — спокойным голосом сказала свекровь, хотя на душе у нее скребли все кошки Карагаджа.

— А дно пригорело? — спросила Марал, жадно заглядывая в большой казан.

— Я такой привычки не имею. Что же это за обед, если дно казана пригорает? Его же есть будет невозможно, — улыбнулась Бильгейс, знавшая о причудах беременной невестки, и положила в ее тарелку полный половник вкусно сваренной каши.

Ели молча, хотя каждой хотелось поговорить по душам. Помимо всего прочего обе женщины вот уже неделю томились оттого, что не было никаких новостей от моллы Гамида. Тревога за судьбу этого человека, ставшего для верующих Карагаджа близким, не покидала их. А вот мужское население деревни наконец-то с облегчением вздохнуло. Теперь многие женщины, раньше ходившие молиться, сидели дома, занимались детьми, хозяйством. И разговоров лишних по поводу их отлучек из дому больше не возникало.

— Как-то не очень хорошо получается, — задумчиво сказала Бильгейс, — человек все же, а вдруг с ним что стряслось...

— Скажу я вам, матушка, это очень странная история, — полушепотом ответила Марал. — Слышала я, что наш председатель колхоза подала на него в розыск.

— Что ты говоришь? — удивилась Бильгейс.

Но тут раздался осторожный стук в дверь, и женщины прервали беседу. Когда стук повторился, Бильгейс нетерпеливо крикнула:

— Входите же!

Дверь со скрипом на всю деревню распахнулась. На пороге, как на сцене их дворца культуры, стояли Гюльвары и Сейрана, и по всему их виду читалось, что они полны новостей, которые готовы выплеснуть в любую минуту.

— Ну что вы встали в дверях как вкопанные? — удивилась Бильгейс. — Заходите, присаживайтесь, угощайтесь чем Бог послал.

Женщины, всколыхнув застоявшийся воздух сарайчика своими широкими юбками, прошли в центр комнатки, где был расстелен новенький палас, который Чейльхан привез из России, и уселись на мягкие цветные подушечки.

— Ой, Бильгейс, даже не знаем, как и начать... — заговорила Сейрана, искоса поглядывая на Гюльвары. — Вчера вечером налила я в пиалу родниковой воды, поднесла к зеркалу и посмотрела на ее поверхность. Такая рябь по воде пошла, такая рябь, сроду подобной не видела! А потом вдруг картина открылась моим глазам... Жуткая, можно сказать, картина, будто муж твой Гамида... того...

— Кого того-то? — еще ничего не понимая, спросила Бильгейс.

— Да моллу, кого же еще! Ваша Марал нам не так давно говорила, что Назир страшно грозился убить Гамида.

Бильгейс бросила острый, как шипы розы, взгляд на свою невестку и, вскочив на ноги, еле сдерживая эмоции, заговорила:

— Во-первых, он грозился от гнева, во-вторых, молла уехал до того, как с курорта вернулся Назир. Не по дороге же он его укокошил. И что это вы придумали: на воду глядела, картину узрела... Ты, мать моя, так можешь ославить до позора любого добропорядочного человека. Лучше в своем доме разберись, чем в чужие окна заглядывать. И без того уже немало накрутила-навертела. Всю деревню вокруг своего пальца обвела. Судьбы людские на золотые кольца обмениваешь, думаешь, народ ничего не знает?! Мой муж и мухи не обидит, несмотря на свой суровый характер. Он детей пальцем ни разу не тронул за шалости и проказы. И вообще, почему ты решила, что моллу кто-то убил? Все видели, как он в Баку уезжал!

— Да, но никто не видел, как он оттуда возвращался, — мрачно сказала Гюльвары, — и никому не известно, где он в данный момент находится...

— А ну-ка, Марал, пойди погуляй! — резко бросила по натуре очень терпеливая и миролюбивая Бильгейс.

Жена Зиярата неохотно поднялась с пола и медленно, надеясь уловить хоть какое-то словечко, направилась к двери. Выйдя из сарайчика, она стремительно завернула за домик и прильнула левым ухом к маленькому окошку, которое находилось над самой головой Бильгейс. Если бы не живот, в котором билась ножками новая человеческая поросль Карагаджа, молодая женщина слилась бы с глиняной стеной старой ветхой постройки в одно целое. Сердце так и скакало в груди, норовя выпрыгнуть на грядки с налившимися соком помидорами.

— Да ты не обижайся, Бильгейс, но с моллой и впрямь что-то неладное происходит. Двери его дома всегда были открыты и для верующих, и для атеистов, а теперь на них висит огромный новенький замок. В нашем сельпо такого отродясь не бывало. Окна так плотно закрыты занавесями, что ничего не углядеть, — словно оправдываясь, сказала Сейрана. — А может, у него приступ сердечный случился, и он там уже сгнил весь, астафурла. Уж очень смрадом каким-то несет вокруг его жилища.

— А тут еще Джамаледдин сказал, что Червон не смогла найти ни одного документа моллы Гамида, мы даже не знаем его фамилии, — поддержала односельчанку Гюльвары.

— Запах, наверное, идет от какой-нибудь падали, мало какая живность могла околеть. А вот насчет фамилии... Прости, Сейрана, но мы ведь и твоей фамилии-то не знаем. Да разве в этом дело? Кто здесь у кого документы когда-либо спрашивал. Он же не первый год живет в нашей деревне. Если вы думаете, что этот человек посвящал меня в какие-то свои тайны, то ошибаетесь, я не была его первой мелеке, — возмутилась Бильгейс.

— Первой мелеке, говоришь! — ударив рукой по бедру, вскричала Гюльвары. — Ну, конечно, нам надо идти к жене покойного Дадаша, пусть земля ему будет пухом. Мелек была приближенной моллы Гамида, уж она-то точно должна знать, где он сейчас находится.

§

Лейла нервно вытряхнула из большого кожаного чемодана всю свою одежду в поисках белой гофрированной блузки, которая очень шла к ее лицу. Она обыскала всю комнату, но легкая батистовая блузочка, подаренная ей на день рождения матерью, провалилась как сквозь землю.

— Неужели эта девчонка опять копалась в моих вещах? — ворчала учительница, швыряя в стороны юбки, косыночки, кофточки, которые ей сейчас были вовсе не нужны.

Махиля слышала эту громкую возню, но войти в комнату не решалась. После той ночи, когда она, переодевшись в платье Лейлы, вышла на свидание с Вагифом, ей казалось, что у нее появилось право периодически пользоваться гардеробом своей городской родственницы. Увлекшись, она и не заметила, как посадила большое жирное, ничем не смываемое пятно на нежный, как лепесток розы, батист.

— Махиля! — закричала вне себя Лейла, и девчонка от неожиданности чуть не скатилась с лестницы.

Прижав кулачки к груди, она кинулась в гранатовый сад, спряталась за тендиром и притаилась, вздрагивая всякий раз, когда слышался раздраженный невесть чем голос сельской учительницы.

Балабегим, услышав крики, вбежала в комнату и застала Лейлу в слезах.

— Да что с тобой происходит, девочка?! Ты стала сама не своя после встречи с Вагифом. Хоть расскажи, что он тебе там наговорил, может, на душе легче станет.

— А вам бы только сплетнями заниматься, — громко всхлипывая, сказала Лейла. — Уже вся деревня знает, что к тетушке заходил Вагиф и я куда-то вместе с ним пропала. Меня не было всего полчаса. А как бы вы поступили, если б я исчезла на целый день?

Балабегим растерянно смотрела на племянницу. Нехитрая ее жизнь проходила в постоянных хлопотах по хозяйству, и день был расписан так плотно, что на фантазии не хватало ни минуты. Даже поднатужившись, она не могла себе представить, какие меры стала бы в этом случае предпринимать.

— Знаешь, дорогая, ты у нас живешь меньше года, а у меня такое ощущение, что я знаю тебя всю жизнь. Конечно же, подняла бы тревогу на весь район. Брату бы немедленно сообщила, чтобы тебя разыскали из-под земли, родителям твоим позвонила бы.

— Если я сейчас не найду мою блузку, мне будет дурно. Меня Вагиф ждет, чтобы рассказать какую-то страшную тайну, понимаешь? Скажи своей попрыгунье дочери пусть вернет сейчас же мою вещь!

— У тебя столько барахла, надень любую другую. Они все тебе очень идут, — наугад сказала Балабегим, даже не рассчитывая на то, чтобы угодить разъяренной учительнице. — Ты очень милая, когда не злишься.

— А когда злюсь, мне подходит именно эта кофточка! — не унималась Лейла.

Вагиф ждал ее у железнодорожной станции, подальше от людских глаз, нервно покуривая одну сигарету за другой. Он уже принял свое решение: все сначала рассказать любимому человеку, а уже после идти в следственные органы. Лейла должна знать первой всю правду и о нем, и о тех событиях, которые произошли в Карагадже в последнее время.

— Поджидаешь кого? — послышался за его спиной знакомый голос, и Вагиф, резко обернувшись, увидел перед собой Магомеда.

Круглое его лицо дышало безмятежностью, но в больших карих глазах затаилась злость, которую при всем своем желании молодой человек скрыть не мог. Не любил Магомед председателева сыночка с детства за ту особенность его положения, в которой он рос и воспитывался. Вагиф ни с кем из сверстников никогда дружбы не заводил, с ним не позволяли драться, и в Новруз байрамы он никогда с ребятами по домам бросать шапки не ходил.

— Попутную машину, а тебе-то что? — раздраженно спросил Вагиф, бросая окурок в выгоревшую от жаркого солнца траву.

— Когда ждут просто попутную машину, так не суетятся, — заметил Магомед.

— Тоже мне психолог... — огрызнулся Вагиф и посмотрел на дорогу, убегающую к Карагаджу.

— А может, ты просто попутчика ждешь, или, еще точнее, попутчицу? — не унимался Магомед.

— Послушай, ты думаешь, я не заметил, что ты вокруг Лейлы увиваешься, — ответил вдруг Вагиф. — Надо быть слепцом, чтобы не заметить, как ты в нее влюблен. Да только у нее уже законный жених есть.

— Ты, что ли? — насмешливо улыбаясь, спросил Магомед. — Ты прямо как дядя Джамаледдин решил сразу двух жен держать. Одна будет тебе детей рожать, другая твой взор услаждать. Да, султан?

Вагиф усмехнулся и в который раз посмотрел на дорогу. Неужели Лейла не придет, неужели он не сможет доказать этой девушке свою непричастность к судьбе Марал, которой только хотел помочь в столь сложной ситуации в жизни обманутой девушки...

(Продолжение следует)