• Роман тысячелетия "Нет мира в садах тучных"	Медина ГАСАНОВА

(Начало в №№ 10, 11, 14, 15, 17, 19, 21, 23, 26, 30, 31, 36, 37, 40, 42 за 2001 год,
2, 3, 6, 8, 10, 14, 16, 18, 21, 23, 26, 31, 33, 37,40,46,50,51 за 2002 год,
4, 5 , 7 , 13 , 17 за 2003 год)

Джамаледдин который день уже не расставался с теми четками, что принес ему Мухтар. То ли в них действительно была какая-то магическая сила, то ли понравилось мужику размышлять над проблемами жизни, перебирая в руках костяшки. Вроде мысли легче в ряд выстраивались. А раздумывать было над чем.

В деревне происходило нечто, не подвластное простому крестьянскому уму. Все привыкли к тому, что в Карагадже умирали от глубокой старости, редко — от какой-либо болезни. Случайных смертей не помнят даже старожилы. А убийство вообще не укладывалось в рамки общественной жизни Карагаджа. И потому события, происходившие здесь в последнее время, нужно было уложить в одну цепочку, звено за звеном, чтобы найти их истоки, понять, чем они могут завершиться. И хоть к Бабалару в селе все относились с почтением, его познаний в раскрытии довольно темного дела, связанного с таинственным исчезновением пилы, родовым вязом и гибелью Дадаша, было явно недостаточно.

А следствие, которое вел Вагиф, явно буксовало. Кто-то очень ловко подсовывал новые улики, заводя его в тупик, сбивая других с толку. Круг подозреваемых то определялся, то неожиданно распадался. Но после истории с мотопилой, найденной на могиле Дадаша, Джамаледдин нисколько не сомневался в том, что с его односельчанином кто-то свел счеты.

— И кто мог мстить этому безобидному человеку?! — вскрикнул бригадир, не замечая того, что мыслит вслух. — Эх, надо было плюнуть на все условности и официально заявить в правоохранительные органы... И чья это идея поручить мальчишке, который сам еще учится, найти преступника? Только Саттару, мир его праху, и могла прийти в голову такая мысль...

Бригадир чувствовал, что нужно действовать, а не сидеть сложа руки. Но что-то мешало Джамаледдину самолично принимать меры. В душе он был обижен на своих односельчан, не посвятивших его вовремя во все нюансы трагической смерти Дадаша. Подробности бригадир узнавал от своих жен, и только недавний визит Мухтара открыл ему глаза на события, происходившие в Карагадже.

— А я и не знал, что все это настолько серьезно, — растерянно проговорил он, выслушав исповедь своего родственника. — Эдак и до нас могут добраться.

— Думаешь? — испугался Мухтар и решил больше ни с кем не говорить на эту тему.

Джамаледдин решил встретиться с Вагифом. «Парень уже оправился от болезни, пусть объяснит свои поступки, уже это прольет свет на многое», — думал Джамаледдин, просматривая республиканские газеты.

Руководитель даже маленького ранга должен быть в курсе всех новостей, считал он, и правильно делал. Ибо многое из тех новшеств, которые Джамаледдин внедрил в своей бригаде, создав условия для ударной работы сборщицам хлопка, он почерпнул именно из средств массовой информации.

Перелистав страницы, бригадир отложил в сторону лупу, при помощи которой читал, и нервно бросил на стол четки. Уж как получилось, что одна из костяшек оказалась под увеличительным стеклом, Джамаледдин и сам понять не мог. Но его внимание привлекли вдруг какие-то царапинки на глянцевой поверхности одной из бусинок. Дрожащими руками он водил лупой по поверхности, по буквам читая написанное: «Тиграну с любовью, Ашот». На четках имя армян?! Да этого быть не может! Торопливо сунув в карман пиджака и четки, и лупу, Джамаледдин вышел во двор, удивив Гюльвары своим глубоко озабоченным видом. Ничего не сказав жене, он вскочил на коня и помчался в правление колхоза.

— У председателя иностранные гости, — важно сказала секретарша, преграждая Джамаледдину путь в кабинет.

— Откуда? — настороженно спросил бригадир, еще ни разу не стоявший в приемной в ожидании своей очереди.

— А из Америки, — напыщенно ответила Хейранса и кокетливо поправила завитые в локоны волосы. — Опыт перенимать приехали. Не к кому-нибудь, а в наш колхоз! Вот так!

— Это хорошо, — задумчиво ответил Джамаледдин, — очень хорошо, только одного понять не могу, что же это Червон втихаря от всех нас наш же опыт иностранцам передает. Могла бы и пригласить на встречу, если не передовиков, так хотя бы бригадиров. А ну доложи!

— Не велено! — заупрямилась Хейранса, грудью закрывая дверь.

— Ах, не велено! Ну тогда передай своей хозяйке: пусть сама всем и занимается. И сеет, и с совкой боется, и хлопок собирает, и государству план сдает. А я в соседний колхоз на работу устроюсь, давно зовут!

Сказал и выбежал из кабинета, боясь выплеснуть какую-либо грубость. Так бурно кипела в его душе обида! Он так неистово гнал своего коня, что и не заметил, как оказался возле дома Халыга киши.

— Видно, судьбе так угодно, хозяин дома — человек набожный, уж он-то про четки мне все расскажет.

Спешившись, Джамаледдин устроил коня в тени смоковницы и, громко кашляя, вошел во двор своего односельчанина.

— Да будет добрым каждый час этого дня, — крикнул он, чтобы привлечь внимание хозяина дома.

— Спасибо, коль говоришь искренне, — ответил Халыг, возившийся возле стога сена. — Что привело тебя ко мне в такую жару?

Джамаледдин снял с головы дырчатый цилиндр, вытер носовым платком обритую наголо голову и попросил холодной колодезной воды.

— По-моему, ты свои четки где-то обронил, вспомни, а я их нашел. Люди говорят — твои, — неуверенно начал беседу бригадир.

Халыг удивился такому началу беседы, но на четки посмотрел внимательно. Черной змейкой лежали они в большой мозолистой ладони бригадира, блестя на солнце каждой бусинкой.

— Это не мои, они же из косточек финика... Я, пожалуй, таких и не видел, а в чем дело-то? — спросил Халыг, приглашая гостя за стол, который стоял у арыка под навесом, густо увитым виноградником.

— А в том, что вот эти самые четки Мухтар Мансимов обнаружил в своем сарае на месте пропавшей мотопилы. Именно ею и спилили старый карагач, которым убило нашего Дадаша... Так вот Мансимов-старший считает, что, кто эти четки обронил, тот и пилу увел... Сельчане говорят, что видели точно такие у тебя и моллы Гамида. Я интересовался, тот свои не терял. Вот решил...

— Ах ты, сопляк паршивый! — взорвался терпеливо слушавший бригадира Халыг киши. — В воровстве вздумал меня подозревать?! Меня, Халыга, который в войну всю деревню картошкой, выращенной вот этими вот руками, кормил, чтобы с голоду не подохли!.. Ты тогда под стол пешком ходил. Да как ты вообще посмел ко мне в дом с обвинениями прийти?!

Джамаледдин беспомощно развел руками и очень сильно пожалел о содеянном.

Халыг кликнул Уснихан, попросил принести ему четки, увидев которые, Джамаледдин понял разницу. Те, на которых были написаны имена, оказались тоньше и длиннее, да еще с поперечными полосами. Точно финиковые.

— Но ведь в наших краях эти деревья не растут, — озадаченно сказал Джамаледдин и, достав лупу, показал Халыгу выцарапанные на четках имена.

— Ну и ну, — проговорил тот, приходя в себя. — Первый раз вижу, чтобы армяне друг другу четки дарили. Не иначе, с каким-то значением... У них ведь знаешь какие обычаи интересные. К примеру, рождаются в семье дети и не выживают, так родители вновь рожденного азербайджанским именем нарекают, чтобы их Бог не приметил и не забрал его. Вот какие дела-то. Но как эти четки могли оказаться у нас, в Карагадже?!

— Вот то-то и оно! — облегченно произнес бригадир, поудобнее устраиваясь на стуле. — Да еще в сарае у Мансимовых... Ты уж меня извини, если что не так. Но очень сильно зацепили меня эти имена. Буду выяснять.

Джамаледдину казалось, что ниточку он уже нашел, осталось только размотать клубок. Если бы он знал, что в нем столько тугих узелков!

Вагифа дома не оказалось. Почувствовав силу в ногах, он чуть свет по каким-то делам уехал в город. Агджа то ли действительно не знала, по каким, то ли просто не хотела об этом говорить. Она даже чаю не предложила бригадиру, всем своим видом демонстрируя явное недовольство его визитом.

— И что вам всем нужно от моего мальчика? — в сердцах спросила женщина. — Уже третий человек сегодня его спрашивает. Сельми допытывается, куда и зачем он поехал. Ровшан какой-то заходил с запиской, теперь ты интересуешься...

Джамаледдин с укоризной посмотрел на Агджу, в дом которой он вообще редко захаживал, ударил кнутом по пыльному голенищу сапога, решив было уйти восвояси, но не удержал эмоций.

— Знаешь, Агджа, твоя спесь всегда меня бесила. Не будь Вагиф нам нужен, имени бы его не произнес. Твой сыночек столько всего натворил, что без него каши не расхлебаешь. Если он мужчина, пусть ответит на наши вопросы.

Агджа вздрогнула. Кто-то усомнился в достоинствах ее сына. Кто-то хочет обидеть ее мальчика. Не даст она им в обиду Вагифа. Ни за что не даст. Вот о чем говорил ее прямой, пронизывающий насквозь взгляд. А душа ныла, но в этом она не собиралась признаваться ни Джамаледдину, ни кому-либо другому...

* * *

Лейле очень хотелось поговорить с Марал, и, когда Бирджагыз собралась вдруг к Мелек, девушка тут же вызвалась сопровождать ее.

— А тебе-то что там делать? — всполошилась тетушка. — Уж лучше посиди дома, не то опять в какую-нибудь историю влипнем. Я уже боюсь с тобой куда-нибудь ходить. Да и компания у нас своя — Сейрана, хвала Всевышнему, она уже поднялась на ноги, Гюльвары да я. Подружек твоих среди нас нет, как видишь. И дела у нас разные. Ты же в свои меня не посвящаешь. Так и не рассказала, что у тебя с Вагифом было в тот день. Да будь у меня хоть какие новости, я б давно душу облегчила.

— А мне и нетяжело, — просто ответила Лейла. — Да и рассказывать особенно нечего. Разве в вашей деревне можно хоть на секунду остаться в одиночестве? Ничегошеньки он мне сказать не успел, потому что за те полчаса, которые мы искали укромный уголок, нас увидело полдеревни, и каждый посчитал нужным остановиться, справиться о здоровье Агджи и всяких других глупостях. Потом он заболел, а после выздоровления я еще Вагифа не видела. Сама сгораю от любопытства.

— Ой, сестренка, скажи честно, от любопытства или любви? — спросила Махиля, обожавшая подслушивать разговоры взрослых.

Лейла задумалась, прислушалась к своему сердцу, которое еще весной билось, как река о свои берега в половодье, и тихо ответила:

— От чистого любопытства. Хочешь — верь, хочешь — нет, а мне просто не терпится узнать, почему эта дуреха Марал решила утопиться в пруду, Вагиф ли отец ее ребенка, а если нет, то почему именно он решил защищать ее честь. Насколько мне известно, они никогда — ни в школьные годы, ни после — не питали друг к другу особых симпатий. Хочу посмотреть в глаза той, что увела у меня Вагифа, и задать ей пару безобидных вопросов, вот и все!

Мелек встретила незваных гостей радушно, рассадила их по почетным в доме местам, поинтересовалась, как и полагается, здоровьем односельчанок, пожаловалась на свое:

— Там болит, тут болит. Как тяжело в доме без мужской руки!

— Ну, поговаривают, скоро тебе полегчает, — сказала Бирджагыз и заговорщически посмотрела на Сейрану и Гюльвары.

— Уж скорей бы, — довольным голосом ответила Мелек, вопросительно глядя на Лейлу. — А вы, наверное, малышей моих хотите в школу записать? Не рано ли?

Учительница растерялась, а Мелек удалось застать ее врасплох, но это состояние прошло очень быстро, и девушка, гордо вскинув голову, с вызовом сказала:

— Нет, это не моя работа, ею занимаются другие, но мне очень хотелось бы поговорить с вашей дочерью.

Мелек была простой деревенской женщиной и, если честно, робела перед горожанкой. Понимающе кивнув головой, она взяла Лейлу за руку и провела в затемненную комнату, где на голом полу лежала Марал.

— Жарко очень, и спину сильно ломит, — пожаловалась дочь Дадаша, увидев учительницу.

— Не поднимай тяжестей, не пей много воды, — бесцветно ответила та.

— Как же в жару без воды, но ты ведь не за этим пришла, — сказала Марал, и Лейла поняла, что перед ней далеко не глупый человек.

— Через сколько месяцев родится твой ребенок?

— Скоро, как раз к самой уборке хлопка...

— И что ты будешь делать?

— Две недели назад я думала только о смерти, сейчас хочу жить до самой глубокой старости... Вагиф обещал жениться на мне... Если бы не эта болезнь, мы уже расписались бы.

— Ты ведь знаешь о том, что мы были почти помолвлены с ним?

— Что с того, об этом вся деревня говорит...

— Скажи мне, он отец твоего ребенка? — тихо, но твердо спросила Лейла.

— Можешь быть абсолютно спокойна, это не Вагиф. Но вся беда в том, что кроме тебя я об этом никому больше сказать не могу...

(Продолжение следует)