Все это, правда, было чуть позже, точнее – три года спустя после получения аттестата зрелости, в котором против наименования дисциплин «История СССР» и «Конституция СССР» красовались изящно выведенные пятерки, а в скобках было начертано прописью: «отлично».
Вскоре же после окончания школы, когда усиленно стал готовиться к вступительным экзаменам на истфак АГУ, вышло известное хрущевское постановление о том, что для поступления в вуз необходим двухлетний рабочий стаж. И я устроился подсобным рабочим в механический цех Бакинской карамельной фабрики. Народ тут работал разношерстный: бессребреники и рвачи, молчаливые и разговорчивые. Но, в основном, это были трудяги, чурающиеся безделья.
Однако задерживаться на «должности» подсобного рабочего мне было не по душе. Решил подучиться слесарному делу, чтобы иметь какую-то специальность, а заодно и поправить свое материальное положение.
Мастером-наставником моим стал пожилой слесарь-мордвин, авторитет которого был непререкаем – он знал такие «секреты» этой профессии, которыми порой не обладали даже главный механик и главный инженер нашей фабрики. Звали его Иван Панкратьевич, а по фамилии – Никонов. Свою трудовую деятельность он начинал мальчишкой на нефтяных промыслах Биби-Эйбата.
— Ты, Валерка, слышал я, старинные русские монеты коллекционируешь, однажды сказал мне наставник. – Говорят, есть у тебя и полкопейки, и четверть копейки Николашки… А видел ли ты когда-нибудь золотую «пятерку», пять рублей золотом последнего русского царя?
— Нет, – отвечаю, – не видел я ее «живьем», а вот изображение в дореволюционном каталоге Низовцева видел.
— Тогда, – говорит Иван Панкратьевич, – я тебе завтра эту монету покажу и расскажу, как она ко мне попала. Хочешь?
Еще бы! Хотя бы подержать в руке «полуимпериал» царской чеканки!
Как я провел ночь – сами понимаете: нумизматический зуд не давал уснуть. Я представлял себе кружочек желтого металла, диаметром с нынешнюю пятидесятикопеечную монету, на лицевой стороне которого изображен профиль Николая II, а на оборотной – герб Российской империи – двуглавый орел. Чудились мне и завистливые глаза моих коллег по обществу коллекционеров, которые, конечно, тоже хотели бы иметь эту монету...
Утро же следующего дня началось не с рассмотрения желанной реликвии, через лупу, которую я захватил из дома, а с вызова в цех, где вышла из строя дробилка, измельчавшая мыльный корень – главный компонент для изготовления халвы. Иван Панкратьевич и я, вооружившись инструментарием, отправились приводить этот агрегат в норму.
Промучившись все утро и весь обеденный перерыв, мы все-таки одолели и привели в порядок механизм. Я сбегал к чайной фабрике, рядом с которой продавали тендирные чуреки по 15 копеек за штуку. Мы поели их с халвой и свежезаваренным чаем.
В цехе никого не было, ни у верстаков, ни у станков, за которыми обычно работали токари Иван Савельич, Павлуша и фрезеровщик Керим. Устроившись за неработавшим шлифовальным станком, мы предались воспоминаниям. Вернее, вспоминал дядя Ваня, а я слушал, не шелохнувшись, «глотая» каждое его слово.
— Было это году в 14-м или 15-м, точно не помню. Работал я тогда на бибиэйбатских нефтяных промыслах, так же, как и ты, подсобным рабочим, попросту говоря, был «на подхвате». «Подхватывали» меня то тартальщик, то масленщик, то буровик, то еще кто-нибудь, кому понадоблюсь. Между прочим, зарабатывал в месяц рублей десять-пятнадцать, а это по тем временам денежки неплохие были... Так вот, в тот памятный день «подхватил» меня с собой плотник, большой, коренастый и скуластый мужик, то ли с Волги, то ли с Оки. Ты, наверное, удивляешься: и на нефтяных промыслах – плотник. А между прочим, эта профессия была там не менее важной, чем другие. В его задачу входила обшивка каркасов вышки досками. А «сшивались» они гвоздями, но не такими, какими мы пользуемся нынче, а бронзовыми, – бронза дольше сопротивляется износу, не ржавеет.
Но часто при вбивании в доску эти гвозди гнулись. Погнутые плотник бросал на землю, к моим ногам. Я же, поддерживая лестницу, вдруг подумал: а ведь эти гвозди можно выпрямлять и опять пускать в дело. Сказано —сделано. Приспособив один из больших валунов вместо наковальни, другим булыжником, поменьше, стал, выпрямлять погнутые гвозди.
Рядом со мной лежала уже солидная металлическая кучка, когда вдруг я услышал скрип рессор и колес фаэтона, а затем и голос, зовущий меня по имени. Я оглянулся. В двуколке, устроившись на подушках, сидел одетый в черный фрак и белую манишку красавец-азербайджанец.
—- Иван, – обратился он ко мне так, будто знал меня чуть ли не с раннего детства, – чем занимаешься?
— Да вот, – отвечаю с дрожью в голосе, – гвозди выправляю. Они, видите ли, гнутся, когда их плотник в доску вколачивает, и он их выбрасывает. А я выпрямляю и снова подаю ему. Мне кажется, это экономно.
— Правильно говоришь, Иван! – похвалил меня чернобородый. – Вот, получай мою награду за это.
С этими словами он, опустив два пальца, в карман жилета, вытащил оттуда что-то. Протянув ладонь, я ощутил на ней прохладу металла. Это была «пятирублевка» выпуска 1911 года. Я не верил своим глазам...
— Если вдруг кто-то поинтересуется, откуда у тебя монета, говори: это подарок от Гаджи Зейнала за бережное отношение к хозяйскому добру.
Бог мой, промелькнуло у меня в голове, так это же сам Тагиев, про которого мне рассказывали пожилые рабочие, а также амбалы и амшари на Кубинке! О его щедрости в те годы, в Баку и далеко за его пределами ходили целые легенды. Это он построил на свои деньги театр, это он (но об этом я узнал уже в советское время) послал учиться в театр «Ла Скала» Шовкет Мамедову, а в Одесский университет – Наримана Нариманова! Текстильный комбинат, мельница на Зыхе – тоже его детища, и наша карамельная фабрика, которая в дореволюционные годы была тюрьмой – тоже. Не жалел Гаджи денег и на многое другое ради блага своего народа...
Прервав рассказ, Иван Панкратьевич вытащил из кармана своей спецовки кошелек и, побренчав современной мелочью, извлек оттуда золотую «пятерку». Под четким профилем последнего русского императора я прочел надписи «Б. М. Николай II император и самодержец Всероссийский» и «ПЯТЬ РУБЛЕЙ», на оборотной стороне, вокруг двуглавого орла – чистого золота 2 золотника, 10,5 долей» (т. е. 9 граммов).
— Было это задолго до революции 1917 года, – задумчиво продолжил дядя Ваня. – Потом, когда она свершилась, а за ней последовали гражданская война и апрельский переворот 20-го года в Баку, я эту «пятерку» хранил, как зеницу ока. Сколько раз мать уговаривала сдать ее ювелиру или обменять на продукты в «Торгсине», а я оставался непреклонен. Не потому, что было жаль с ней расстаться как с монетой, а просто от того, что слова и подарок Гаджи крепко засели мне в душу и сердце...
Да, таких хозяев в России и у нас в Азербайджане были единицы... После же революции «хозяином» всего стал народ. Но разве мы так относимся к своим богатствам, как это делали когда-то нефтепромышленники, другие хозяева заводов, фабрик, мастерских? Разве могли они допустить, чтобы дорогостоящее оборудование или запасные части к машинам валялись под открытым небом, поливаемые дождем, заметаемые снегом, тем более, если они куплены за валюту?
Старый мастер умолк. Я вышел из цеха. Накрапывал мелкий дождь, готовый вот-вот перейти в весенний ливень. Во дворе, как бы в подтверждение слов Ивана Панкратьевича, стояло шесть освобожденных от деревянной обшивки заверточных машин, полученных не так давно из Польши и Германии и ожидавших, когда их смонтируют в первом карамельном цехе. Но слесари-наладчики не торопились, не спешил, судя по всему, и начальник цеха... Прошли мимо этих агрегатов электромонтер Генка, наш фрезеровщик Керим, начальник цеха Яхья – так называемые «хозяева» производства. Но никто из них даже и не глянул на машины, не вспомнил, что влага разъедает металл, никто и не подумал укрыть агрегаты... Только дождь не терял времени зря...
Ну, а золотая «пятерка»? Она так и осталась у Ивана Панкратьевича Никонова и, увы, не пополнила моей нумизматической коллекции. Я просто не посмел попросить у него, честно заработавшего ее за свою бережливость и экономию к хозяйскому добру от человека, имя которого было Гаджи Зейналабдин Тагиев.
Валерий ЭФЕНДИЕВ.

Справка: Справка: Золотые 5 рублей чеканились в 1898 году на Санкт-Петербургском монетном дворе во времена Императора Николая II. Гуртовое оформление в виде узора выполненного чередованием уголков похожих на букву Г, узор разделен инициалами минцмейстера (начальник монетного двора) АГ в скобках. Монета небольшого размера имеет диаметр 18,5 миллиметров и вес 4,3 грамма, выполнена из золота 900 пробы и отчеканена тиражом более 52 миллионов экземпляров. Руководителем монетного двора был Аполлон Людвигович Грасгоф о чем свидетельствует знак минцмейстера АГ на гурте монеты. Это одна из самых частых золотых монет Царской России, представляет коллекционную ценность только в очень хорошей сохранности. Часто используется в качестве инвестиционной монеты.
Газета «Вышка» (г. Баку), октябрь 1990г.