| ВЫШКА № 8 от 23 февраля 2001 года |
БАКУ 50х50
На днях в почту редакции из Новосибирска пришло вот такое неожиданное письмо, которое мы предлагаем нашим читателям внимательно прочитать.Это очерки бакинской жизни 50-х годов 50 лет назад. Если кто встретит здесь имена знакомых людей — позвоните им. Все мы с той или иной рассрочкой во времени стоим перед вторым порогом жизни.
Повилейко Рюрик Петрович, профессор, Новосибирский государственный технический университет, 630007, Новосибирск-7, а/я 75, раб. тел. (8-383-2) 46-17-97.
АЙ, АШИНА, МЕНЯ ПОМНИШЬ?
Ты старый бакинец. Выйди на площадь у фуникулера. Закрой глаза. Слева древняя лестница в Нагорный парк и дорога на Баилово. Справа за огромными кустами оливок одноэтажная фабрика подсолнечного масла — мы подбегали к окнам у земли и выпрашивали куски вкусного жмыха. Сзади пустырь до самого моря, кое-где заросший щавелем, который мы выбирали на вечерний суп. Хлеба не было — были манные лепешки и отвратительная черная икра. И вот здесь на месте фуникулера и вправо мой двухэтажный дом. В большом подвале вонючая, дочерна синяя красильня. Косой вход через мусорный свод. Маленький дворик в балконах со сладкой сиренью и крохотными виноградными садиками в ограде. Со стороны горы можно было сзади выйти на асфальтовые крыши с трубами от больших круглых зеленых печек. Одна комната с двумя кроватями и доисторическим сундуком была наша: бабушка Мария Андреевна, мать Тамара Ивановна Эристова и я, Повилейко Рюрик Петрович. Я родился в 1937 году, и родители сразу развелись. Один раз к маслинам пришел в очках отец — Повилейко Петр Матвеевич — и подарил мне булку. Был у него брат Владимир и сестра Леля, которые пережили войну. А он даже и не узнал — умер. И я до сих пор не знаю, откуда пошла моя фамилия — за всю жизнь я однофамильцев нигде по стране не встретил, хотя заглядывал в телефонные книги: от Кишинева до Шикотана, от Ташкента до Мурманска, от Горно-Алтайска до Угрюм-реки, по всей Прибалтике и Восточной Европе.
Мать была кандидатом исторических наук, преподавала в школе КГБ у пединститута, ее дедом был Эристав Иван Майсурадзе. Эристав — это по-грузински “военачальник”, “князь-визирь”. У меня на полке стоят ее реферат и голубая брошюрка об известном ученом Эристове. В Тбилиси я действительно узнал ее родственников — чистейших грузин. Тетка Леля, кончавшая Смольный, и пропавший дядя Володя-полковник со стороны отца что-то говорили, что они из поляков с реки Вилейки у Немана, которых царь переселил после одного из восстаний. В Тбилиси они породнились с ласковыми грузинами, а для работы всем небольшим родом переехали в ХХ веке в промышленный Баку. Напротив прохладной галереи с детским 10-копеечным кинотеатром “Вятян” в одной из подворотен долго существовал самый лучший цветочный магазин. Мать очень любила дома розы и каждый раз к празднику посылала меня за ними к одноглазому дяде Саше. В сыром холодном подвале были все цветы Кавказа, и пахло свежим кладбищем. В последний раз подвала с откидной дверью я не нашел, а наверху с одной витринки торговали орешками три носатых парня. Дядя Саша был из родственников Майсурадзе.
Из детских воспоминаний осталось немного: три тетрадки в косую линию, обернутые “Бакрабочим” с военными сводками Информбюро. Я бегу из Нагорного парка от людоеда и в жуткую кровь разбиваю коленку. Я стою снизу среди несъедобных кустов возле очень красивого тонконогого многооконного дома и гляжу вверх — со мной оттуда кто-то радостно разговаривает. Совсем недавно я штудировал книгу Шамиля Фатуллаева “Градостроительство Баку ХIХ — начала ХХ веков” (Л., Стройиздат, 1978) и к радости своей узнал виллу Асадуллаева в Мардакяне, самую большую — в 15 га — на Абшероне. Море было далековато, но сзади должен быть огромный бассейн. Все так. А в будние дни я по переулку иду в трехэтажную школу № 6. Знаменитая школа. Их было три в центре: женская № 23 у Баксовета, мужские: № 160 за цирком и моя № 6 (была еще хулиганская № 8). В школе были крепкие знаменитые учителя: директор Герчиков, физкультурник Юрфельд, физик Шишкин, литератор Лидия Шильникова и химик-хромоножка: “Серу, магний, серебро поделили поровну — получили вещество Марью Христофоровну”. Школе я подарил чугунную до колен пушку на колесиках, которая могла стрелять ядрами. Откуда у меня — не помню. Потеряться она не могла. Но, наверное, сегодня никто не знает и не помнит, что владельцем пушки когда-то был я. Такие пушки живут дольше людей.
ВОКРУГ КРЕПОСТНЫХ СТЕН ИЧЕРИ ШЭХЭР
В младших классах я любознательно исколесил весь Баку. Когда-то это было лучшей целью для американских А-бомб. Огромная котловина, опоясанная грядами у моря в нефтяных вышках и нефтеперегонных заводах. Достаточно было бросить бомбу даже неточно — из огненного полукольца не выбрался бы никто. Море уходило до острова Наргена, затем возвращалось огромной волной и смывало весь город. До войны дело не дошло. Мимо Баиловской тюрьмы, в которой сиживал И. Сталин, я добирался на открытом поезде-кукушке до Бибиэйбата и Шихова с его качалками и мелкими ракушками грязного пляжа. На велосипеде я объезжал Черный город с его больницей Семашко. А однажды даже перевалил гряду, добрался до Волчьих ворот, увидел какую-то долину, испугался и съехал обратно. Бульвар Приморский, район крепости Ичери шэхэр с двумя обходами и вдоль моря и по въездам до площади “Азнефти” я знал прекрасно. В крепостных переулках я тоже мог не запутаться и всегда выходил в нужное место. А когда смотрел “латиноамериканские” фильмы, а также “Человек-амфибия” и “Бриллиантовая рука”, то всегда узнавал вплоть до дома застройки нагорной части и вдоль стен крепости.
Самый интересный путь был от парапета, по которому ходил открытый трамвай с удобной для бесплатного проезда “колбасой” (цепляли испорченные вагоны). Садик Сабира у Крепостных ворот. Красивейшее здание “Исмаилия” на Николаевской — Коммунистической, в котором были Академия наук и самая большая библиотека. Слева — реальное училище (ставшее университетом), Баксовет, облепленный часами, справа — доходный дом с куполом в семь этажей (на 5-м во внутренних галереях жила газета “Молодежь Азербайджана”) и жилой дом братьев Садыховых (с переулками, уходящими к таинственным домам ЦК партии). И широкий спуск к морю. Слева — летнее здание Общественного собрания в Губернаторском саду до крепостной стены: 12 тысяч деревьев на привозной иранской земле: хлебное дерево, фисташки, финиковые пальмы, тутовник, акация, маслины-оливки и посредине громадный бассейн. После революции здесь была филармония, и я слушал худющего американского пианиста Ван Клиберна, лауреата конкурса Чайковского.
А вот и роскошный особняк Дебура со своим нисходящим ступеньками сквером, на каменных скамьях все время с промежутком в 7 — 10 шагов жарко обнимали старшеклассниц. Он весь был чистенький, прикрытый со всех сторон милиционерами (до того как поселилась картинная галерея). Особняк был домом бога Мир-Джафара Аббасовича Багирова до самого его ареста и расстрела. Отсюда на 100 шагов спускался в школу № 6 его сын, который учился на 2 — 3 класса старше, а потом поступил то ли в Московский авиаинститут (как сыновья Микояна и многих), то ли в более простую Сельхозакадемию. Потом он затерялся. Вот сын Лаврентия Берия выжил и даже опубликовал оправдательную книгу об отце. А вот сын Багирова пропал. Багиров — часто встречающаяся азербайджанская фамилия, и нетрудно затеряться в большом народе, если захочешь. Я помню, в Доме культуры КГБ-НКВД шел процесс Багирова, и все чекисты в ранге майоров-полковников были взбудоражены и спорили по вечерам. Правда там была или неправда? Скорее всего, правда, но такая, без которой любое государство не может обойтись. Сейчас это подкрашенная часть правды, из тех 5 — 6 правд, которые за последние 30 — 40 лет стали неправдой, а затем наступил период предоправдательного замалчивания. Учили же мы и наши дети разного Шамиля.
Продолжение следует -->>