• Роман тысячелетия "Нет мира в садах тучных"	Медина ГАСАНОВА

(Начало в №№ 10, 11, 14, 15, 17, 19, 21, 23, 26, 30, 31, 36, 37, 40)

Карагаджцы удивительно легко переносили июльскую жару, казавшуюся приезжим нестерпимой. Если утром еще и веял слабый ветерок, то к полудню жизнь в селе замирала. Народ отсиживался в тени, отсыпался дома, упивался чаем, приносящим невероятное облегчение. Лейла, спасаясь от зноя, заперлась в своей комнате, в которой были закрыты и затемнены все окна, и надела сарафан. Казалось, это принесет ей облегчение, но именно теперь Лейла поняла, что только кофточки с длинными рукавами спасают от жары. Саманный кирпич, из которого был сложен дом Балабегим, противостоял солнечным лучам, забирая из глубин земли ее живительную прохладу. Спустя несколько минут в комнате стало свежо, как в погребе, и даже запахло сыростью. Захотелось спать, но шум, стоявший на веранде, не давал ей возможности сомкнуть глаза. Раз в две недели Балабегим взбивала в глиняном кувшине масло и пекла в тендире особые лепешки, на которые собирались не вышедшие еще замуж подружки Махили. Как девчонки в такую жару могли есть горячий свежеиспеченный хлеб, Лейла понять не могла. Сурайя сбегала в сарай и принесла только что взбитого масла, Махиля бросила в него горячие ломти тендирного чурека. Чудный запах растревожил Лейлу и, не удержавшись, она вышла на просторную веранду, которую здесь называли шушебенд.

— Скажи, а у вас в городе едят гарбулаг? — спросила Сурайя, уплетая за обе щеки пропитанный маслом чурек.

Лейла отрицательно мотнула головой и кончиками пальцев взяла плавающий в масле кусочек хлеба.

— Ой как вкусно, — восторженно сказала она и потянулась за вторым.

— А давай на спор: кто больше гарбулага съест, тот получит вот этот газовый шарфик! — закричала Махиля и захлопала от удовольствия в ладоши.

Балабегим, укоризненно глядевшая на дочь, грустно сказала:

— Твои подружки уже детей нянчат, а ты все в игрушки играешь. Пора уже быть серьезной!

— Пусть себе нянчат, — задиристо ответила Махиля, — ничего хорошего в замужестве, мамуля, нет. Одни проблемы. Вот Марьям гордилась своим Парвизом, подарки его всем нам показывала. Ну и что? А теперь от слез аж вся почернела. Влюбилась, дуреха, по уши в Фазиля муаллима. Физику зубрит, какую-то кинетическую энергию изучает, совсем сдурела.

Махиля говорила все это, торопливо пережевывая пищу и получая удовольствие то ли от ее вкуса, то ли от той информации, которую только что выдала своей родне. Лейла не поверила словам взбалмошной девчонки и только махнула рукой, как бы подводя черту под этим разговором. И может быть, он так и остался б неоконченным, но тут к дому Балабегим подошла встревоженная и побледневшая Гюляра и, едва переведя дух, охрипшим от волнения голосом выпалила:

— Парвиз только что до полусмерти избил Марьям и сжег все ее учебники по физике. Такой дымище стоит возле их дома, ужас.

— Ну вот вам и любовь, я ж говорила... — довольным голосом сказала Махиля и звучно облизала блестящие от масла пальцы.

— А ну-ка помолчи! А вы не вмешивайтесь в чужие дела! — в голосе Балабегим отчетливо зазвучало явное недовольство.

— Но ведь надо девочку спасать, как бы беды какой не было, — тревожно сказала Гюляра.

— А у тебя своих дел что ли нет? Сами разберутся, — настаивала Балабегим, заглушая в себе проснувшееся любопытство.

Гюляра совершенно случайно оказалась под окнами дома Сакины хала. Шла в сельпо за хозяйственным мылом, но, услышав шум во дворе, заглянула туда.

— Ой, девчонки, у меня в ушах эти звуки пощечин и крики Сакины! Мужиков у них в доме нет. Вот Парвиз и распоясался, — возмущенно сказала Гюляра.

— Послушай, он ее законный жених! А у нас с тобой какие права, чтобы вмешиваться в их личное дело? — спросила Балабегим, строго наказав Махиле никуда из дома не отлучаться. — Узнаю, что ушла, так отделаю солдатским ремнем, что стыдно будет на люди показаться!

— Очень мне надо, если б еще за красавца какого-нибудь такие страдания терпеть. А тут косой Фазиль с женой и прицепом, — огрызнулась Махиля.

— Много ты понимаешь, — вскричала вдруг Лейла. — Человек, можно сказать, за свое счастье борется, хочет связать свою судьбу с любимым, а не с тем, кто дорогие подарки дарит! Счастье ведь не в этом!

Женщины умолкли, очевидно, раздумывая над словами Лейлы и пытаясь ощутить вкус слова “счастье”.

— Мам, а ты была с отцом счастлива? — спросила вдруг Махиля, вспомнив частые скандалы, точно искра возникавшие между родителями.

Балабегим приготовилась было отчитать дочь, но вдруг подумала совсем о другом. А что если и впрямь счастье Марьям в другой жизни. Ведь и она сама когда-то в молодости решила стать хозяйкой своей судьбы.

— А может, Гюляра, и впрямь стоит поискать Фазиля, — задумчиво произнесла Балабегим.

Ее тон насторожил Лейлу. Она резко поднялась с пола, наскоро вытерла руки о салфетку и спустилась во двор.

— Действительно, Гюляра, вы поищите Фазиля, а я зайду к Сакине хала, — сказала она и, не оглядываясь, направилась к дому Марьям.

§

Мухтар киши никогда не жаловался на память, а потому никак не мог объяснить появление в их доме злополучной пилы, ставшей причиной нелепой гибели Дадаша. Несколько дней он упорно молчал, пытаясь разобраться в самом себе. Неужели годы, груза которых он до сих пор не ощущал, начали давать о себе знать?! Тяжело вздохнув, он посмотрел на красавицу жену, бывшую намного моложе него, и почему-то с грустью подумал о бренности бытия. Вспомнились отец с матерью, давно сменившие этот мир на потусторонний, и в глазах Мухтара предательски заблестели слезы.

— Что с тобой, ай киши, — забеспокоилась Зулейха, наблюдавшая за мужем. — Уж не заболел ли?

Мухтар отмахнулся, потому что был в ладах со своим телом, а вот душа его болела, но как об этом сказать...

— Раз эту чертову пилу нашли в нашем доме, выходит, мы виноваты... Вся деревня косится на меня...

— Вот оно что, — успокоилась Зулейха. — Да никто ничего еще не знает. Вагиф не такой парень, пока во всем не разберется, никому не скажет.

— Думаешь? А что ж тогда люди на меня как на врага народа смотрят? — спросил Мухтар. — Надо же было Магомеду показывать ему эту дурацкую пилу. Но как она попала в наш дом? Ума не приложу.

Этот вопрос вот уже несколько дней терзал Мухтара еще и потому, что сельчане прекрасно знали всю не очень приятную историю взаимоотношений их семей. Отец Мухтара до революции был зажиточным кулаком, а отец Дадаша батрачил на него. После революции Фиридуна киши раскулачили, сослав, как врага народа, в Казастан, а большую часть его земли и имущества передали батраку Семендеру. Обо всем этом Мухтару поведала мать, когда тому исполнилось 18 лет. Так наказал Фиридун, которому не посчастливилось вернуться на родину...

— А где Магомед, что-то я его с утра не видел? — спросил Мухтар, пытаясь отогнать от себя тревожные мысли.

Зулейха промолчала. Когда она поднялась с постели, сына уже не было дома. А свернутая скатерть говорила о том, что он даже стакана чая утром не выпил. А вдруг в город поехал за этой... Зулейхе аж плохо стало от одной мысли о том, что сын может привести в их дом ту чужую женщину. Она поднялась с пола и зашла в комнату Магомета. Зачем скрывать от Мухтара, пусть знает, какую спутницу жизни избрал его любимчик. Мухтар долго разглядывал большую фотографию и вдруг, улыбнувшись, сказал:

— Молодец, сынок, весь в меня, знает толк в женщинах!

— Ты что, с ума сошел? — всполошилась Зулейха. — Она же здесь не сможет жить, разве этого по ее глазам хитрющим не видно? Уведет нашего сына за собой!

— Значит, так тому и быть, не вечно же ему возле твоих юбок сидеть, — сказал Мухтар и засмеялся.

Но мысли о пиле не давали ему покоя. Он этой штуковины не покупал, прекрасно обходился топором и обычной пилой, Магомед ее с собой не привез, значит, кто-то осознанно подбросил в его мастерскую орудие мести. Но зачем, с какой целью?.. А главное — кто?

§

Дильшад налила чаю Фазилю и Магомеду и, низко опустив голову, вышла из комнаты.

— Даже не разглядел, как она сейчас выглядит! — весело сказал Магомед, радуясь встречи с родственниками.

Фазиль криво усмехнулся, но ничего в ответ не сказал.

— Какие у тебя замечательные малыши, — мечтательно произнес Магомед, глядя на то, как детишки Фазиля возились на полу. — Мальчик — вылитый ты! Наследник!

Не поддержал Фазиль и эту тему разговора.

— Семья — это великая вещь, — продолжал между тем Магомед, вонзая шипы в сердце бедного учителя физики. — Устроюсь на работу, тоже обзаведусь семьей. Как ты думаешь, найдется для меня местечко в нашей школе?

Фазиль поперхнулся горячим чаем.

— А я-то думал ты о невесте! Их у нас, как семечек в арбузе. И все горят желанием побыстрее выскочить замуж. Женихов-то раз-два и обчелся. Все мало-мальски видные парни уехали в Россию на заработки. А в школе, вообще-то, тесновато, но ты поговори с Шамилем. Знаешь, какой с ним разговор! Только на твоем месте я бы подался в Бешталинскую десятилетку. Она все ж полная средняя, не то что наша восьмилетка. И там, насколько мне известно, педагоги нужны, особенно русского языка, а у нас перепроизводство, — сказал он шутливым тоном.

Детишки завизжали, отнимая друг у друга какую-то игрушку, но Фазиль даже глазом не моргнул.

Магомед был удивлен тем, что отец не проявлял никакого интереса к своим детям, но списав это на свое присутствие, решил не заострять внимания на мелочах жизни.

— Думаешь, я не понимаю, что вся загвоздка в нашей новой учительнице, этой выдре Лейле?! — сказал он.

— А причем тут она? — удивился Фазиль. — Лейла отработает здесь, сколько положено, и уедет... И почему собственно выдра? Ты хоть раз видел ее?

— В том-то и дело, что она уедет, а нам здесь жить, растить наших детей, — умудренно сказал Магомед.

— Да что ты заладил — дети, дети! И вообще, почему ты пришел именно ко мне? Я не отдел кадров. Шамиль мне новых работников набирать не поручал. Мое слово в школе абсолютно никакого веса не имеет, — разозлился Фазиль, но тут в комнату вошла Диляра.

Не поднимая головы, она убрала стаканы со скатерти, расстеленной на полу, а Магомед, глядя на нее, вдруг вспомнил, как они сшибали яблоки с деревьев Гюльбала киши. Когда одно, сорвавшись с ветки, упало ей на голову, Диляра вдруг звонко рассмеялась.

— Помнишь яблоки? — спросил он, стараясь как-то разрядить обстановку. Диляра только кивнула головой. Ни слов, ни улыбки.

“Да что он с ней сделал?” — невольно подумал Магомед.

— Там тебя Гюляра зачем-то спрашивает, — тихо сказала жена Фазиля и, взяв на руки малышей, вышла из комнаты.

Фазиль не торопился, считая неэтичным оставлять гостя в одиночестве, хотя известие о том, что он нужен Гюляре, несколько удивило его.

— Хлопок я не собираю, детей ее в моем классе нет, а зачем еще я мог понадобиться этой женщине, не знаю, — сказал он, отпивая большими шумными глотками чай.

Гюляра, не дождавшись приглашения, зашла в комнату и с порога шепотом заговорила:

— Там Парвиз лупит что есть мочи Марьям... Ваша ученица все ж...

Фазиль стремительно поднялся, и Магомед не мог не заметить того, как он побледнел...

§

— Или ты сейчас отсюда уберешься, или же я зажгу спичку! — кричала Марьям, когда Лейла вбежала во двор дома Сакины хала. В воздухе едко пахло керосином.

Парвиз, злой, взъерошенный, мокрый от пота, затравленно смотрел в проем двери, где, гордо выпрямив спину, стояла его любимая девушка. Сакина металась, как сумасшедшая, по двору и била руками по своей голове.

— Что здесь произошло? — спросила Лейла Парвиза.

— Ничего страшного! Так, мелочи, моя невеста хочет покончить жизнь самоубийством! — спокойно ответил тот, не глядя на Лейлу.

При этих словах Сакина взвыла, как раненый зверь, и повалилась на землю. Лейла оглянулась в надежде увидеть хоть кого-либо из сельчан, но дорога вдоль реки была, как назло, безлюдной. Стараясь не провоцировать новых эксцессов, учительница медленно поднялась по лестнице и подошла к Марьям. Только тут она увидела, что девушка с ног до головы облита керосином и, несмотря на жару, дрожит, как осиновый лист.

— Отдай мне спички, — тихо попросила Лейла и попыталась разжать побелевшие от напряжения пальцы девушки.

— Не сметь! — гаркнул Парвиз. — Пусть сводит счеты со своей бездарной жизнью. Если не мне, она здесь не достанется больше никому!

Вот сейчас можно было предположить, какой силы драма разыгралась в доме несчастной Сакины, так мечтавшей о счастье своей дочери.

— Пошел вон! — вдруг сказала Лейла, не давая отчета своим действиям.

Она была как во сне. И все происходящее перед ее глазами казалось девушке ночным кошмаром. Парвиз держал в руках зажигалку, и Лейле показалось, что он готов бросить ее в сторону Марьям в любую минуту. Встав рядом с несчастной девушкой, она с вызовом крикнула:

— Ну что ж, давай бросай!

Парвиз растерялся. Такого поворота событий он не ожидал. Пугая любимую, он надеялся услышать из ее уст признание в любви, но они твердили только ненавистное ему имя человека, которого до недавних пор он считал своим другом.

Схватив Марьям за руку, Лейла обняла свою ученицу и прижала ее к себе, не думая о том, что подвергается опасности. Парвиз, рыча от злости, попытался разнять девушек, но только испачкал руки керосином. Зло сплюнув им под ноги, он спустился во двор, сел на старый пень и... закурил. Огонек, вырвавшийся из зажигалки, в мгновение ока вспыхнул пламенем в его руках, и Парвиз дико закричал от боли на всю округу.

(Продолжение следует)