• Роман тысячелетия "Нет мира в садах тучных"	Медина ГАСАНОВА

(Начало в №№ 10, 11, 14, 15, 17, 19, 21, 23, 26, 30, 31, 36, 37, 40, 42 за 2001 год,
2, 3, 6, 8, 10, 14, за 2002 год)

Бирджагыз едва поспевала за Ровшаном, семимильными шагами идущим по направлению к станции. Почти месяц она обхаживала горожанина, пытаясь направить его внимание на свою дочь Сурайю. Но Ровшан лишь шутливо называл ее первой красавицей мира, часто величал сестренкой, подтрунивал над веснушками, рассыпавшимися по ее пухлым щечкам, а думал только об учительнице. Свободное время он проводил в одиночестве на природе, практически не вмешиваясь в жизнь карагаджцев. Она текла здесь по своему руслу, и менять его не входило в планы Ровшана.

Белая тенниска от быстрой ходьбы стала вся мокрой и прилипла к широкой мускулистой спине. Бирджагыз в душе жалела молодого человека, к которому успела привыкнуть. Хороший хозяин из него мог бы получиться. На все руки мастер, а главное, никакой работы не боится. Так аккуратно в хлеву навоз убирал, будто с детства ничем иным не занимался. А как искусно он оконные рамы ее дома резьбой украсил! Вся деревня приходит полюбоваться.

— Ты сказала Лейле, что я сегодня уезжаю? — как бы между прочим спросил Ровшан, не оглядываясь назад.

Бирджагыз кивнула головой, словно он видел ее, и, подобрав юбки, бросилась догонять своего постояльца.

— Значит, знает и все-таки не пришла попрощаться, — грустно бросил он через плечо, не сбавляя шага.

Веселый, шутливый, охочий до розыгрышей молодой человек вел себя так, будто потонули все его корабли. Бирджагыз не узнавала Ровшана, ведь когда он появился в деревне в первый раз, жизнь в нем била ключом.

— Ты не держи обиды на Лейлу. Ее можно понять. Если б этот гад Зиярат не позвонил твоей невесте... — заикнулась было Бирджагыз, но, вспомнив о том, что чужие невесты для Лейлы не преграда, осеклась.

Ровшан остановился и резко повернулся лицом к сконфуженной тетушке.

— Дело не в невесте... А знаешь, я ведь ни разу не признался ей в том, что она мне нравится, — сказал он, доставая из нагрудного кармана пачку сигарет.

— Вот и хорошо, — торопливо ответила тетушка. — Очень даже прекрасно. У Лейлы один ветер в голове. Зачем она тебе? Думаешь, ей Вагиф больно нравится? Это у нее от скуки, отсохни мой язык, если я ошибаюсь! Уедет из Карагаджа и забудет Вагифа как вчерашний сон.

— Разве можно просто от скуки чужие судьбы ломать? — тяжело вздохнув, ответил Ровшан. — Раньше я об этом не задумывался... пока самого не коснулось.

— А может, все-таки останешься? — вдруг предложила Бирджагыз, совсем запутавшись в своих планах.

— Нет никакой необходимости. Просто надо было вовремя накинуть хомут на свои чувства.

Ровшан опустил на пыльную дорогу небольшой чемодан и сел на него.

— Ты знаешь, я ведь рос сиротой, матери своей не помню, только на фотографии ее видел... Она при родах умерла. Мне казалось, что Лейла похожа на нее...

Бирджагыз сочувственно кивала головой, не зная, как еще утешить молодого человека, который искренне страдал от неразделенной любви.

— Я тебе горячих лепешек напекла, положила... твои любимые, сыр и масло, — растерянно проговорила она, пытаясь сменить тему разговора.

— Ты меня еще вспомнишь, — почти угрожающе сказал между тем Ровшан. — Этот Вагиф не так прост, как кажется. Жаль, что Лейла не видит его истинного лица...

Бирджагыз не стала защищать Вагифа только потому, что и сама не очень-то его любила. Но делиться этим с Ровшаном не стала.

— Почему ты так говоришь? — всего лишь спросила она.

— Почему? Этот человек ни разу не посмотрел мне прямо в глаза. Даже когда драться пришел, прятал взгляд... Ну все, больше меня не провожай, — сказал вдруг он, забирая из рук Бирджагыз узелок. — Не маленький, сам доберусь. Коней я оставил у Чейльхана, при первой же возможности вернусь за ними. А за Лейлой приглядывай, не понравилось мне, как этот Магомед на нее глаза пялил. Опять сплетни пойдут... Ни к чему они ей.

— Не пойдут, будь спокоен, — торопливо сказала Бирджагыз, чувствуя невероятное облегчение. — Я так за ней присмотрю, что ни один волосок с ее головы не упадет.

Ровшан махнул рукой, словно отрезая от себя тот промежуток времени, который он провел в Карагадже, и уверенно зашагал к станции.

«Эх, жаль, нет под рукой воды вслед плеснуть», — подумала женщина и повернула обратно в деревню. Дома ее ждало много всяких дел. С Ровшаном Лейлу она разлучила, теперь предстояло варить зелье, которым она будет незаметно поить племянницу, чтобы вызвать в ней интерес к Магомеду.

«Как только в ее сердце вспыхнет пламя любви к нему, Вагиф сразу же станет третьим лишним», — подытожила свои планы Бирджагыз, положившись в остальном на судьбу и провидение.

* * *

Дом для Гюляры Джамаледдин отстроил быстро и, как только стал посвободнее, зачастил к Гюльвары. Забор поправил, овчарню почистил. Девчат в райцентр повез, накупил им одежды, обуви, бус. Гюльвары не ворчала, не бранила его. Старалась повкуснее обед приготовить. Держала дом в идеальном порядке. На стене в большой комнате вдруг закрасовался ручной работы ковер. Самовар блестел как новенький, хотя служил Гюльвары не первый десяток лет. Подушечки Джамаледдину подавались только с бархатным верхом. Все Гюльвары делала по-особенному. Пусть сравнит, пусть сам поймет, что нельзя уходить из такого дома, нельзя бросать такую семью, нельзя менять такую жену на распутницу. Дочери окружили отца вниманием и заботой, и он разомлел. Как бы он ни чувствовал себя хорошо у Гюляры, дом его был здесь, и сюда к нему, бригадиру, приходили сельчане посоветоваться, поговорить о политике, поиграть в нарды.

Первым заглянул Мухтар киши.

— Ну, как там дела на МТС? — спросил он, широко улыбаясь и крепко пожимая мозолистую бригадирову руку.

— Да вот, ждем запчасти, — довольным голосом ответил Джамаледдин, крикнув Гюльвары подавать чай гостю.

— Да, — закряхтел Мухтар киши, готовясь к основательному разговору, — запчасти — вещь хорошая... Вообще, техника — доброе подспорье в работе. Особенно передовая. Вот наши деды дрова топором рубили, до седьмого пота изводясь, а теперь мотопилу придумали. Вжик-вжик — и на всю зиму запас готов. Но я вот по какому вопросу... по жизненно важному, можно сказать.

Джамаледдин приосанился, решив, что Мухтар пришел просить руки одной из его дочерей. В душе он готов был дать согласие своему односельчанину, уж больно хорош был его сын. Завидный, можно сказать, жених. А когда разговор пошел о другом, расстроился, но виду не показал.

Мухтара сейчас волновала не столько судьба любимого сына, сколько собственная репутация, которой он очень дорожил, ибо испокон веков Масимовых знали как людей чести и долга. Потирая от волнения руки, он полушепотом рассказал бригадиру о том, как в его сарайчике, где находилась мастерская Магомеда, обнаружилась невесть откуда взявшаяся новенькая мотопила, которая повалила могучий карагадж, раздавивший насмерть Дадаша.

— Я думал, Магомед ее привез, а сын посчитал, что эту пилу я приготовил ему в подарок. Чертовщина какая-то... Потом она так же неожиданно исчезла... Кто-то ночью пришел и забрал ее, а кто — в темноте не разглядел, — тревожно шептал Мухтар, оглядываясь по сторонам.

Джамаледдин оживился, поудобнее устроился на подушечках и приготовился слушать продолжение рассказа односельчанина.

— Вообще-то, хорошо, что этой пилы больше нет в моем доме, она мне покоя не давала, но, знаешь, бригадир, здесь что-то не так. Думаю, тот, кто ночью пилу забрал, тот и в смерти несчастного Дадаша виноват.

— Выходит, так, — задумчиво проговорил Джамаледдин. — Но как мы узнаем, кто это? Маху ты дал, Мухтар! Нужно было спуститься во двор, украдкой выследить воришку.

От отчаяния Мухтар киши больно хлопнул руками по бедрам. Что теперь говорить, не пойман не вор.

Когда Магомед, только вернувшийся со службы, благодарил отца в присутствии односельчан за подарок, никому и в голову не пришла мысль о том, что это та самая пила, которая положила конец сразу двум жизням — карагаджа и Дадаша. Но после того, как выяснилось, что второй такой пилы во всем селе нет, на Мухтара киши стали поглядывать с подозрением.

— Думаешь, я эти взгляды не замечал? — с обидой в голосе спросил Мухтар. — Они как шипы впивались в мое сердце...

Джамаледдин встал и, нахмурившись, посмотрел на соседа. Если то, о чем он говорит, правда, значит в их родном селе случилась большая беда, о которой рано или поздно все узнают.

— А ты вот что, — сказал вдруг бригадир, — на всех меджлисах, на которых наши мужчины собираются, как бы между прочим говори о том, что в твоей мастерской обнаружилась какая-то чужая пила. Думаю, тот, кто взял ее, засомневается и придет перепроверить... Вот тогда мы его и возьмем...

— А вдруг он почувствует, что это ловушка? — забеспокоился Мухтар.

— Но ты же сам охотник, — сказал Джамаледдин. — Как вы дичь приманивате? С помощью подсадной утки?

Мухтар понимающе кивнул головой, облегченно вздохнул и протянул руку к армуды стакану...

* * *

Зиярат был в шоке от увиденного. Его не удивил бы снег посреди лета, даже новость о том, что в их мутной мелкой речке плавает айсберг, не произвела б на сына деда Незира особого впечатления. А вот то, что предстало перед его глазами, сразило наповал. В своем желании во чтобы то ни стало опорочить омрачившую его жизнь учительницу он зашел так далеко, что уже не брезговал никакими средствами. Зиярат подслушивал чужие разговоры, заглядывал в окна своих односельчан, строчил анонимки, но когда увидел дочь Дадаша, плакавшую навзрыд в объятиях Вагифа, опешил. Лишился дара речи. Замер, не чувствуя ног под собой и биения собственного сердца.

— Что уставился как баран на новые ворота? — зло спросил обычно подчеркнуто деликатный Вагиф. — Не видишь: человеку плохо?

— Ну ты даешь, — только и смог выговорить Зиярат, — превзошел все мои ожидания.

Вагиф сплюнул сквозь зубы ему под ноги и грубо прошипел:

— Пошел отсюда вон, ищейка паршивая. Что ты вынюхиваешь? Беги, докладывай Лейле, ну, что стоишь, как вкопанный?! Слово скажешь, язык вырву с корнем!

Возвращаясь от несчастной Сакины, Гюльвары встретила Гюляру у реки. Рядом с ней шел молодой паренек. Приглядевшись, Гюльвары узнала в нем сына Самеда даи. Заметив в его руках медный кувшин Гюляры, жена бригадира, посмеиваясь, крикнула Сельверу:

— Смотри, сынок, не надорвись!

И далее, уже обрашаясь к Гюляре, нарочито громко проговорила:

— А ты, соседка, видать, никак без чужих мужиков обходиться не можешь. Мой Джамаледдин старым тебе показался, так ты молодого себе подыскала...

— Вот старая ведьма... — пробурчала Гюляра, не желая на глазах у всех заводить скандал.

Но он разгорелся как-то сам собой.

— Это я-то старая? — возмутилась вдруг Гюльвары. — На что намекаешь?

— А чего тут намекать? — спокойно ответила Гюляра. — И без них видно, что ты карга беззубая.

— Люди! — совершенно неожиданно заголосила Гюльвары. — Это что же на белом свете делается?! Увела было мужа и еще меня же оскорбляет! Чтоб тебя зараза сразила!

— И не надейся, — наглея прямо на глазах, ответила Гюляра.

Она вдруг легко и быстро подбежала к Гюльвары и впилась ногтями в ее щербатое лицо. Сорвав с головы соперницы черный платок, Гюляра повалила ее на землю и вцепилась в жиденькие косы жены Джамаледдина. Сбежавшиеся на крики мужчины еле разняли взбесившихся женщин.

— Уж я тебе отомщу, будь спокойна! — задыхаясь от гнева, говорила Гюляра. — За мной должок не останется.

По дороге домой Гюльвары все думала о том, как преподнести случившееся мужу, чтобы окончательно отвратить его от Гюляры, о которой он больше недели не вспоминал. Случай подвернулся сам.

Старшая дочь Дильбер поджидала ее в амбаре.

— Ой, мама, что с вами? Кто-то помер? — закричала она, увидев в кровь расцарапанное лицо матери.

— Говори, что у тебя на уме, вижу ведь, полон рот новостями! — резко оборвала ее Гюльвары.

— Даже не знаю, как быть... — замялась Дильбер. — Фархад муаллим просил передать, что собирается сватов в наш дом присылать.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Гюльвары и поднялась на веранду.

Джамаледдин сидел в тени и, громко причмокивая, пил чай вприкуску с сахаром.

— Что это с твоим лицом? — удивился он.

Гюльвары отмахнулась.

— Есть дела поважнее этого, — сказала она. — Дочь твою старшую идут сватать.

— Да ну? — сказал Джамаледдин, накрывая стакан блюдцем.

Ему все казалось, что девочки его еще маленькие, а тут — сваты.

— А кто такой? — с любопытством спросил он.

— Положительный человек, родом из соседнего села. Может, знаешь Джанали? Ну тот, что еще бухгалтером в сельсовете работал. Его племянник. Фархадом зовут. Учитель. Образованный, с дипломом, не какой-нибудь авара.

— Погоди, — улыбаясь, проговорил Джамаледдин. — Дай расспрошу сельчан, что он за человек, какого достатка, а потом решим. Не торопись, не то подумают, что с рук девочку сбыть хотим.

Разговор пошел самый житейский, и Гюльвары осмелела.

— Видишь, что твоя Гюляра со мной сотворила. Я ей только замечание по-доброму сделала, чтоб со всякой аварой по деревне не шаталась, людям на языки не садилась, а она как тигрица бросилась на меня, все лицо в кровь исцарапала.

Джамаледдин резко вскинул голову. То ли улыбнулся, то ли рассердился, Гюльвары так и не поняла. Она хотела рассказать ему, как Гюляра мило беседовала с Сельвером, но не успела. Бригадир встал на ноги, грубо отшвырнул бархатные подушечки, перешагнул через скатерть, расстеленную на полу, сорвал пиджак с вешалки и спустился во двор... Глядя, как он выходит за ворота, Гюльвары беззвучно заплакала, понимая, что совершила непростительную ошибку...

(Продолжение следует)